Страх. Одиночество. Пустота. Время пожирающее самое себя.
Состоим ли мы из воспоминаний: эпизодов, вкусов, запахов? Если наше вроде бы общечеловеческое прошлое, настоящее, будущее — ни что иное, как мы сами, и стоит изъять из мира ощутимого эту единицу "Я", как он прекратит свое существование. Никуда не денется, не исчезнет для остальных. Для "Я" же, трансформируется в зону вне времени.
Она пыталась бороться. Цеплялась за обрывки, жалкие остатки того, что когда-то являлось ее личностью, за образы крошечные, которые еще удерживала память. Все прочее постигла участь пустоты.
Она уже была лишена почти всех чувств и эмоций. Эхо не отражало криков, темноту вокруг не рассеивал ни один, даже самый малюсенький луч света. Кожа теряла чувствительность, и даже когда ладонь скользила по щеке, женщина испытывала лишь отблески прошлых ощущений: гладкости, теплоты, фактурности. Она дошла до той степени умственного истощения, когда самым сильным из чувств остается страх.
Она еще осознавала себя личностью, помнила половую принадлежность, смутно связывала себя с кем-то похожим на нее. Только это и помогало держаться, не соскальзывать в пучину безумия окончательно, понимать, что она существует в мире. Ни голод, ни холод, ни иные естественные потребности ее не беспокоили. Женщина или забыла о том, что это такое и зачем необходимо ее организму, или же не помнила минут, когда утоляла их. Порой, она не могла вызвать даже ассоциаций с образами, возникающими в голове, вспомнить даже того, что делала только что, как будто в голове ее возникли черные дыры, поглощающие мозг.
Она тонула в море спокойствия, абсолютного, безбрежного и равнодушного. Если и бежала куда-то, то не чувствовала под ступнями пола, не видела направления, не ощущала движения воздуха. Если же лежала, свернувшись калачиком, то не понимала, где верх, а где низ "тюрьмы". Ее переполняли безысходность и отчаянное, невыносимое одиночество смертельно отравленного существа.
Она уже не кричала, не говорила, даже не шептала. Лишь в голове тихонько умирало: "Янат, Янат, Янат…"
Шептунов младший не умел искренне, многоцветно восхищаться, размахивая руками и рассыпая горох витиеватых эпитетов. Он мог притвориться и вполне убедительно, но врал в случаях острой в том необходимости. Что не означало, впрочем, равнодушия к интересным или необычным явлениям.
Янат редко реагировал на события сверхэмоционально. Единственно, выплескивал, не сдерживаясь, раздражение, да и то, в силу природной эгоистичности. На прекрасное и чудесное, он, конечно, внимание обращал, но реакция его проявлялась не внешне. Ян мог экспрессивно думать: "Действительно здорово!" — Но на лице его скука сменялась подобием легкой улыбки и все.