— Не стану я целовать вас без дозволения принцессы! — возмутилась Эстефания. — Что за непристойность вы мне предлагаете!
Тогда Диафеб опустился перед принцессой на колени и сложил руки ладонь к ладони, как будто находился перед изваянием какой-нибудь святой.
— О великая, прекрасная, милосердная Кармезина! — вскричал Диафеб. — Заклинаю вас, взгляните из горних миров в дольний, на несчастного грешника, который умоляет вас о милости! Дозвольте Эстефании поцеловать меня, ведь, если мы вступим в честное супружество, ей придется делать это очень часто, — а как она сможет узнать, понравится ли ей это, если не поцелует меня сейчас?
— Ах, лицемер! — возмутилась Кармезина. — Да разве она не целовала тебя, когда ты вошел?
— То был украденный поцелуй, — ответил Диафеб, потрясая сложенными ладонями, — и целовались мы украдкой. А известно, что если украсть кислое яблоко, то оно на вкус покажется сладким. Эстефании же надлежит познать вкус дозволенного поцелуя, а это совсем не то же самое, что жаться друг к другу у всех на глазах, в церкви или во время какой-нибудь торжественной процессии, и делать вид, будто все это происходит из-за давки.
— Нет! — воскликнула принцесса Кармезина. — Я не могу разрешить в своих покоях подобное неприличие.
— Непреклонное сердце! — сказал Диафеб.
А Эстефания добавила:
— Суровое сердце!
— Колючее сердце! — сказал Диафеб.
А Эстефания:
— Черствое и обкусанное, как корка в суме у нищего.
А Диафеб:
— Крохотное и ядовитое, как осиное жало!
А Эстефания:
— Жестокое, как убийца девственниц.
А Диафеб:
— Подобное камню.
А Эстефания:
— Подобное жернову, надетому на шею.
Тут принцесса рассердилась:
— Не будет вам никаких поцелуев и никакого счастья, покуда я несчастлива, — а я буду несчастлива до тех самых пор, пока Тирант не вернется ко мне и не сядет здесь. — Она указала пальцем на свои колени. — И когда я прижму его голову к своей груди — вот тогда я перестану быть суровой, и жестокой, и колючей, и ядовитой, и подобной камню, жернову и убийце девственниц.
— Какая у вашего высочества восхитительная память! — воскликнул Диафеб, поднимаясь с колен.
Кармезина наконец улыбнулась, но видно было, что делает она это через силу.
— Можете не сомневаться, коварный и сладострастный брат мой Диафеб, я запомнила все ваши оскорбления, до последнего словечка, и, когда настанет время, уж не спущу вам ни одного! И сколько ни просите — не поколебать вам целомудрия, которое живет в моей душе! Мои глаза не желают видеть картин, от которых распалится мое тело. Так что придется вам подождать.
* * *