Тирант умылся и позволил себя одеть, но делал все это с крайне рассеянным видом, как будто пытался вспомнить о чем-то, что все время от него ускользало.
Наконец Тирант вышел из шатра и увидел Диафеба. Лицо Тиранта сразу прояснилось.
— Вы нашли Сверчка? — спросил его Тирант.
— Нет, — сказал Диафеб.
* * *
Оруженосец герцога Роберта Македонского был его младшим родичем. Звали его Алби. Он умел плакать черными слезами; за это герцог Македонский и выбрал его, чтобы он передал императору и всей столице дурную весть.
День и ночь погонял коня молодой человек, торопясь в Константинополь со своей ложью о Тиранте. Пока он скакал, он не думал ни о чем. Ни одной мысли не появлялось в его голове, ни одной картины не видели глаза, как будто не по земле, но по некоему срединному миру ехал он, окруженный безмолвными духами злобы поднебесной. Потому что этот оруженосец, как и многие в роду герцога Македонского, всегда замечал, что воздух вокруг него кишит ненавистью, а такие, как Тирант или Диафеб, об этом задумывались редко.
На второй день Алби прибыл к Константинополю и возле самых ворот соскочил с лошади и дальше побежал, на ходу разрывая на себе одежду и трепля волосы на своей голове. Когда он входил в город, то был похож на человека, который едва успел вырваться из ада.
Черные слезы текли по его лицу, и ладони, которыми он утирался, тоже стали черны, как будто он извозил их в саже.
Жители города обступили его и начали расспрашивать. Но он только качал головой, плакал и повторял:
— Проводите меня к тому страдальцу, который до сих пор именует себя императором! Проводите меня к нему!
Он шел по широкой Срединной улице, которая вела через весь город к императорскому дворцу, а за ним валила встревоженная толпа. Но оруженосец герцога Македонского не произнес больше ни слова.
Страх истекал из его подошв и разливался по мостовой. Постепенно город погружался в сероватую мглу; в каждом сердце забилась тревога. И хотя оруженосец молчал, все вокруг уже каким-то образом знали, с чем он прибыл в столицу. При виде его женщины начинали дрожать и плакать, а юные девушки убегали к себе в комнаты и торопились остричь волосы, чтобы хоть как-то обезобразить себя и стать менее привлекательными для завоевателей. Можно было подумать, что враги уже занимают город, такое отчаяние всех охватило.
Император захотел увидеть вестника немедленно. Тот вбежал, полагая, что великая скорбь сама по себе дозволяет ему различные вольности, даже и в присутствии царственной особы.
— Несчастный! — закричал Алби и бросился на пол возле ног императора. — Несчастный! Вижу тебя, и все внутренности мои разрываются от боли!