Эстефания подняла на нее полные тяжелых слез глаза:
— Это ужасно!
— Опишите! — попросила Кармезина.
— Как будто в твое естество вонзилось тяжелое горячее бревно! — сказала Эстефания и поглядела в темноту, туда, где обретался Диафеб. — Не знаю, смогу ли я теперь смотреть на сеньора Мунтальского без отвращения.
— У него есть ваше письмо, в котором вы обещаете ему выйти за него замуж, — напомнил Тирант, целуя Эстефанию в щеку.
Эстефания разрыдалась и заявила, что ненавидит всех, включая и принцессу. Она зарылась лицом в подушки и проплакала до рассвета. Кармезина целовала ее плечи и руки, а Тирант гладил ее ноги и особенно мизинчики, потому что полагал, будто все самое лучшее у женщины заключено в мизинчиках на руках и ногах. Ибо это самый бескорыстный палец, на котором редко носят кольца, и он не участвует ни в одном из жестов: ни в крестном знамении, ни в каком-либо непристойном жесте, ни в указывании на что-либо, ни в скрещении пальцев при лжи или при упоминании нечистого.
Оба они были так заняты, лаская Эстефанию, что позабыли о снедавшем их желании и только с первым лучом зари спохватились — да было уже поздно.
— Уходите! — словно очнувшись от забытья, приказала принцесса. — Смотрите, в комнате теперь все видно без свечи. Скоро утро, а я не хочу, чтобы кого-либо из вас застали в этой комнате.
И двоюродные братья поспешно ушли.
Принцесса сняла платье и стала искать в сундуках другое, для себя и Эстефании. Герцогиня Македонская, сорвав с себя окровавленную рубашку и бросив ее на пол, сидела обнаженная на кровати и мутным взглядом следила за Кармезиной. Казалось, Эстефания ничего вокруг не видит и не замечает, а единственное ее желание — забраться в постель, натянуть на голову одеяло и спрятаться от всего белого света.
Кармезина вынула из сундука два платья, красное и белое, и выпрямилась, прижимая их к груди.
— Эстефания, дорогая подруга! — воскликнула она. — Вот мы с вами и побывали на самой кровопролитной из всех войн!
Время есть субстанция, обладающая коварством, и Тирант получил возможность утвердиться в этом мнении сразу же после того, как принцесса выставила его из своих покоев.
Наступило утро того дня, когда императору с придворными дамами и всей свитой предстояло отправиться в обратный путь — в Константинополь. Тирант сам подал такой совет государю. Он ни секунды не колебался, ибо считал это решение единственно верным.
Император сразу же согласился со своим командующим и начал деятельно готовиться к отъезду.
И время принялось за свои хитрые проказы. Сперва оно растянулось до бесконечности. Казалось, процедурам умывания, одевания и причесывания не будет конца. Диафеб ходил взад-вперед с глупым видом и прошелся таким образом перед глазами Тиранта восемьдесят два раза. Тирант хотел сказать ему что-нибудь, но тут время оборвалось: объявили, что начинается месса.