Точка!
Леонид, налив остывшего чаю, глотнул, не чувствуя вкуса. Да, что-то не так, но не Зотова тому причиной. Сегодня утром, разговаривая с товарищем Кимом, он понял, что сам зашел за черту. Не по мелочи, как бывшая кавалерист-девица, а сразу на полную катушку. И не то страшно, что найдут и к стенке поставят, плохо в миг предсмертный последнего утешения лишиться – веры в то, что невиновен, что за нужное дело гибнешь. А такая вера стального стержня прочнее. Приходилось чекисту Пантёлкину врагов революции в расход выводить, понавидался всякого. Иной у стенки как на параде стоит, а иной жабой в собственной луже ползает. Не смелость или трусость, а тот самый стержень на колени перед врагом упасть не дает.
Побывал бы я, добрый молодец, в Столице кременной,
Погулял бы я, добрый молодец, днем остатошным…
Старую песню Леонид запомнил на слух, с одного раза. А она-то, выходит, самого Ваньки Каина! Каинова, так сказать, окаянная…
– Пан так и приказал. Если признается, что он – Фартовый, в ножи берем сразу…
Смерть-девица спешила, слова вила плотным узлом, на темный переулок смотрела. Не ошибся Леонид, верно гибель почуял, когда в первый раз услыхал стук легкий каблучков за спиной.
– Он Фартового в Питере видел, брат показал, но издали, ошибиться не хочет.
Леонид слушал вполуха, о другом думал. Бежать нельзя, сыщут, хоть в Столице, хоть в Чите. Не о деньгах речь, о крови. Выбора нет, иное непонятно.
– А твой интерес в чем?
Девица отшатнулась, но Леонид держал крепко. Правой рукой за плечи обхватил, левой сжал подбородок.
– Если их кончать, значит, и тебя тоже. Просекла, красивая? Зачем мне на суде каблучки твои слушать?
Не испугалась, только головой дернула.
– Машкой быть не хочу.
От удивления чуть не отпустил. «Машка» на блатной фене, известное дело, чья-то зазноба. Горшки с сожителем побила, что ли?
– Мария я, Мария Поликарповна Климова. А для Пана и его дружков – просто Машка, не человек, подстилка безъязыкая. Такое со мной делали, что жить не хочется. А я их ничем не хуже, и силы хватает, и ума. Возьми меня к себе, Фартовый, но не Машкой – товарищем…
Леонид поглядел вперед, в смертную тьму. Значит, резать собрались, не стрелять. Револьвер, памятный «бульдог», спрятан в кобуре под мышкой, но расчет не на него, а на то, что в рукаве, на упругой резинке. Вовремя он вспомнил, чему старшие сослуживцы в ЧК учили! Среди своих такое называли «носить эсэриком». Почему, догадаться нетрудно.
– А как обману? – усмехнулся бывший чекист. – Сама понимаешь, где три трупа, там и четвертый ляжет. Не сегодня, так завтра.