— А может, все-таки Гришка? — спокойно рассуждала Катя, не повышая в ответ голоса. — Ведь, если бы он на эти десять минут не задержался, ничего бы не случилось. А может, Федор Михайлович, ваш водитель? Как установило следствие, он ехал со скоростью двадцать километров в час, а обязан был ускориться до шестидесяти. Там, перед перекрестком, знак стоит: «60». По-твоему, его от фонаря там поставили, этот знак? С той дороги постоянно грузовики выезжают, и, чтобы их не задерживать, такой скоростной режим установлен. А может, водитель КамАЗа? У него в то утро болело сердце, он от начальства скрыл, и таблетки у него были, но он их не принял. А может, все-таки дети? Они так не хотели отпускать твоих ребят, что им пришлось пойти с ними на речку и поиграть еще намного. Кого еще можно обвинить? Ах да, может, Власова? А что, он вообще самый лучший объект для твоих обвинений! Он же детям праздник устроил, значит, виноват! Иногда, Даша, так бывает, что в одном месте накапливаются сразу несколько ошибок технического и человеческого фактора, которые приводят к катастрофам. Следствие установило, что виноваты оба водителя. Вот так.
Первая волна слепого горя и болевого шока от потрясения отпустила Дашкин разум, смыв страшные обвинения с себя, да и с других.
Господи, как это страшно, такая простота объяснения — накопившаяся серия ошибок в одном месте, в одно время! Накопленная всеми!
В этот день у нее начались кошмары. Она больше не могла спать, то есть вообще спать! Дашка закрывала глаза и видела летевший им наперерез грузовик, несущий им смерть, улыбающееся Гришкино лицо, пляшущие пылинки в солнечном луче, и чужой металлический голос в мозгу начинал отсчет: «Раз… два… три…», она дергала Гришку на себя — «четыре!». Все!
Она категорически отказалась от снотворного, требовала, чтобы ей показывали ампулы того, что колют, не слушала никакие суровые уговоры врача и мольбы Катьки.
Она не могла, не могла спать! Стоило закрыть глаза, и начиналось: «Раз… два… три… четыре!»
По распоряжению Антона Ивановича ее перевели в отдельную палату, там была более широкая кровать, и Дашка, впадая в полузабытье, не выдерживая такого напряжения сознания и организма, металась на ней, как на пыточном столе, мучимая видениями катастрофы.
Ее состояние резко ухудшилось. Боль, начавшая вроде притухать, вернулась и стала изощренней, что ли. Дашка слабела с каждым часом, понимала это, сопротивлялась, как могла. Смотрела на букеты цветов, присылаемые Власовым по заказу из магазина, считала количество листьев, лепестков, чтобы не заснуть. Она ни с кем не разговаривала, отдала телефон Катьке, не в состоянии никого слышать.