Он снимает здание возле эстакады надземного метро, где ходят поезда линий J, М и Z, и платит за аренду меньше тысячи в месяц — это последний дом в квартале, еще не определенный под снос. Пожарная лестница издает жуткий лязг, когда дует ветер. Кроме того, Бушвик не самый спокойный район: за последний месяц клиентов Якоба дважды грабили, когда они пытались уехать домой на метро. Он представляет, как отец выходит из чужой машины и идет в заросли на свалке, навстречу своей смерти. Ему хочется плакать. «Когда настанет день, — говорил Авраам им с Манни своим густым оперным голосом, — когда он настанет, я заберу вас, пацанов, и вашу мамочку на Ангилью, где пляжи такие белые, что даже босые ноги оставляют на песке грязные следы». Они так туда и не съездили. Якоб вообще нигде не был, кроме как в пределах квартала от Бруклинского технологического, а Эммануэль поступил в Полицейскую академию благодаря какому-то персонажу с золотым значком, которому Авраам устроил выгодную покупку нового «плимут-вояжера» для его жены.
— Пойдешь?
Якоб все это время грезил, как случается с ним всякий раз, когда ему не по себе.
— Прости, что?
Эммануэль морщится и застегивает пиджак.
— На встречу с адвокатом. Бернштейн, Бервик, как там его. Чтобы разобраться с имуществом.
— А что, есть с чем разбираться? — спрашивает Якоб, глядя на Пенни, которая закатывает карты Гавайского архипелага в коричневые тубы, чтобы завтра отправить жалкую партию заказчикам. Его раздражает, что брат плохо скрывает жадность. Даже сейчас. — Он собирался заложить мамины серьги, чтобы оплатить аренду за прошлый месяц, и заложил бы, если бы она его не застукала.
— Этот Бернштейн считает, что есть о чем говорить.
— Есть? Что у нас есть, кроме долгов? — Якоб слышит, как его собственный голос становится громче и заглушает звук проезжающего мимо поезда. Он смотрит на снежную вершину, дрожащую на стене, и представляет, как хорошо было бы сейчас там оказаться — в облаках, в полном одиночестве, и чтобы никто его не искал. — Люди приходят не пойми откуда со словами, что отец занял у них сотню баксов! Здесь нечего обсуждать, Манни.
Пенни делает приторный голос Джеймса Тейлора потише и поднимает бровь, пытаясь понять, уж не ссорятся ли братья.
Эммануэль поднимается и выглядит почти пристыженным, но тут же спохватывается.
— Он говорит, что отец отложил какие-то деньги. Будто он их где-то прятал. Не будь таким упрямым засранцем, Якоб. Бернштейн хочет видеть нас обоих. Сразу после похорон. Он может встретиться с нами в воскресенье, в полдень. Я уже договорился.