А я остаюсь одна и понимаю, что медовый месяц закончился. У меня был один только август, в течение которого в Диминой жизни не существовало никаких женщин кроме меня: ни в мыслях, ни рядом, нигде. И то, возможно, лишь потому, что найти в лесу красивую девушку гораздо сложнее, чем подосиновик. Отныне же началась совсем другая жизнь.
Когда он поступал в институт, я видела всех этих абитуриенток. Девицы были как на подбор — до неприличия соблазнительные. К тому же я сама там отучилась, а потому имела возможность наблюдать, как оно всё происходит на этих актёрских курсах.
Начавшись в колхозе, и дальше, во все годы учёбы, у Димы постоянно существовали какие-то романы. Меня не удивлял Нагиев, ведь я всегда знала, что он к женщинам не может оставаться равнодушным. Нет, меня удивляли девушки, совершенно не считавшиеся с его положением женат. При том что мы всегда и всюду ходили вместе, этим свихнувшимся особам хватало наглости цепляться за его руки и настаивать на повышенном внимании. Никто даже и не задумывался о том, что рядом сидит его жена.
Впрочем, ведь в то время, когда он жил со Светой, никого не останавливало наличие в Диминой жизни какой-то женщины, в том числе и меня. Я даже помню, как мы ездили всей компанией за город и, оказавшись вдвоем в одной комнате, целовались. Скажу больше, не только целовались. И когда вдруг вошла Зайцева, ни он, ни я не испытали никакого смущения. То есть тот факт, что он несвободен, нас, запасных и играющих на вторых ролях, совершенно не смущал. Неужели я ожидала, что со мной будет как-то иначе?
Ссорились мы по этому поводу ужасно.
После очередной ссоры я сожгла все письма. Целое море писем, своих и его, в том числе и эпистолы сумасшедшего количества девушек, с которыми он общался до армии. Эти письма заполнили огромную кастрюлю, где я и подвергла их аутодафе. Сейчас, конечно, очень жалею. Нет, не о чужих, детских и сопливых, что и вызвать-то не могли никаких чувств, кроме жалости и легкого сочувствия: «зачем вы, девочки, красивых любите…» Эти исписанные чужими старательно выведенными буквами бумажки я поджигала с доселе неизведанным мною удовольствием, основанным именно на том, что сложены они были вместе и без разбору. Тем самым я как бы отрицала индивидуальность каждой корреспондентки, сровняв между собой их розовые сиропли. Жалею только о Диминых письмах и своих. Так же жалею о всех изрезанных и разорванных за годы совместной жизни фотографиях. Но по-иному поступить было невозможно. Потому что во время наших ссор летело и уничтожалось всё, что подворачивалось под руку.