— Думаю, мы еще увидимся, — проговорил он вежливо.
— Не сомневаюсь, — ответила она с нажимом. Храповицкий вернулся в кресло и наклонился ко мне.
— Ничего телка, — заметил он мне на ухо. — И, кажется, совсем не против. Росточком, правда, не вышла. Низковата для меня. Зато грудь маленькая, как я люблю. У тебя ее телефон есть? Надо будет при случае звякнуть. Заняться с ней на пару художественной гимнастикой. В коленно-локтевой позе. Может, ее прямо в Москве закадрить? Да и остаться там на ночь? Как думаешь?
— Она не одна, — заметил я сухо. — Может быть, ты не обратил внимания?
— Ты про этого щенка, который рядом с ней трется? Кстати, откуда он взялся?
— Его зовут Владик Гозданкер.
— Сын Ефима, что ли? — ахнул Храповицкий. — Вот это номер! А чем он занимается?
— Он директор «Золотой нивы». Храповицкий присвистнул.
— Вот как? Так что же, Ефим в этой затее тоже участвует?
— Не думаю, — ответил я с сомнением. — Насколько я понял, они не очень ладят.
— Могут просто делать вид, — возразил Храповицкий. И подумав, прибавил: — В любом случае хорошо, что у Ефима сын в этом замешан.
Настала моя очередь удивляться.
— Почему хорошо?
— Пригодится, — уверенно ответил он. — Ты же сам видел, как они под меня копают! Всю грязь собрали, какую только можно, все сплетни в одну кучу. Даже моих женщин приплели. Видать, информационный вброс готовят, а может быть, и похуже что-нибудь. От них всего надо ожидать. Их лишь одно остановит. Хороший ответный удар. А бить врагов, Андрей, нужно там, где они уязвимы. Сын-аферист — это серьезная брешь. Если такое просочится в газеты, да еще с намеком, что всей махинацией заправляет папаша, то Ефим взвоет. Можно даже придумать что-нибудь и похлеще. Затеять какую-нибудь интрижку с этой «Золотой нивой». Ты посоображай на досуге...
— Мне не очень нравится эта идея, — сказал я.
— А как меня топчут, тебе нравится? — вскипел он. — Или твои принципы только на меня распространяются? Знаешь что, мой друг? Раньше я безропотно терпел, когда ты читал мне морали. Но это было в прошлой жизни. В прошлой! Я хочу, чтобы ты это усвоил. А сейчас мои решения не обсуждаются. Оставь свой характер при себе, он никого не интересует. Идет война, и я требую, чтобы мои приказы выполнялись буквально. Шаг влево, шаг вправо я расцениваю как дезертирство. Ясно?
— Ясно, — сказал я сдерживаясь. — Разрешите мне замолчать?
Он не ответил и вновь отвернулся к окну. Через некоторое время, когда мы набрали высоту, вошла стюардесса, катя перед собой тележку с напитками.
— Что будете пить? — осведомилась она.