Если вас когда-нибудь жалила английская крапива, шипы которой впиваются в кожу, вы знаете, что боль после этого не проходит довольно долго. Когда крапива жалит, это ощущается как слабый, а иногда и довольно-таки сильный удар тока в зависимости от чувствительности кожи. Мы сначала колебались, но потом поняли, что мы должны подвергнуться испытанию болью.
Я ухватилась за крапиву обеими руками и немедленно вздрогнула от резкой боли, однако решила, что лучше всего продолжать работать, вооружившись крепкой волей. На двух обширных участках росла высокая крапива с толстым стеблем, будто выведенная специально. Вскоре наши руки покраснели до локтей. Мы трудились около двух часов, до тех пор пока не вырвали последний сорняк. После чего мы вымыли руки, надеясь, что боль уйдет, но так и не смогли от нее избавиться. Холодная вода была благословением для горевшей в мучительном жару кожи, однако грубое покалывание никуда не делось. Ночью я не могла уснуть от жгучей, пульсирующей боли и видела, что никто из нас не спал.
«Почему мы выдирали эту крапиву без перчаток?» – тихо спросила во время отдыха невысокая сестра-ирландка.
Всем нам было интересно услышать ответ, и мы с нетерпением прислушались. Мать Мэри Джон поняла вопрос, но, поскольку у нее не было вразумительного объяснения, она промолчала, пристально глядя на свое вышивание.
ЧАСТО МЫ выслушивали речи о ценности страдания. Мысль приблизиться к Иисусу через боль обладала для нашего коллективного эго невероятной притягательностью. Жизнь в «Стелла Марис» была напряженной, и страдания в меню стояли ежедневно.
В главном храме у меня всегда возникало чувство, что лучше оставаться как можно незаметнее, чтобы не привлекать к себе внимания. Плохо, что меня, высокую и с прямой спиной, иногда принимали за мать Клэр, личную помощницу главы ордена, у которой были широкие квадратные плечи, выглядевшую так, словно она аршин проглотила. Мы обе были стройными, почти шести футов ростом. На этом схожесть заканчивалась, однако я неплохо умела изображать ее манеру ходьбы, держа плечи очень прямо.
Неприятно было ощущать в храме взгляды, большую часть времени нацеленные на тебя. Если я садилась в то время, когда надо стоять на коленях, можно было ожидать вопроса, почему я это сделала. Объяснения, что у меня тяжелые месячные и я чувствую тяжесть в животе, не принимались. Глава ордена ходила по проходу взад-вперед, наблюдая за тем, кто был сосредоточен, а кто нет, и оценивала качество наших размышлений. Она предпочитала, чтобы мы не использовали для подсказок книги, кроме той, что читали в часовне вслух, хотя нам не запрещалось иметь письменные напоминания. Когда я однажды утром использовала требник, она начала взволнованно ходить мимо меня. Обычно я располагалась с краю скамьи, у прохода, чтобы не мешать тем, кто сидит сзади, видеть алтарь. Шурша одеждой, глава ордена ходила взад-вперед, и я опустила глаза. Она шумно перебирала четки, все ожидая, что я обращу внимание на ее намеки. Я притворилась, что ничего не замечаю, чуть ли не провоцируя ее вырвать книгу у меня из рук. Она этого не сделала, хотя, вероятно, была близка к этому.