Однако же ничего уже поделать нельзя. Но я надеюсь на лучшее. Я пока еще жива, не знаю, здорова ли. То, что произошло потом, после того, как ты меня не догнал, словами не передать. Если бы ты видел, какая у меня стала походка. Передавай привет Наташе, извини за неряшливые мысли и плохой почерк.
Меня держат взаперти в доме, адрес которого я не знаю. Ни названия улицы, ни номера дома. Что они от меня хотят, я сама не знаю. Они мне сделали два рентгеновских снимка. Они очень заботятся о моем здоровье. А один давит рукой туда, где почки, и смотрит мне в глаза. Надеюсь, мы скоро увидимся, еще в этой жизни. Мамочку целуй, а я тебя целую.
Твоя Полина.
P. S. Вот если останусь жива, буду каждое утро поднимать тебя на полчаса раньше для пробежки. Но есть и положительная сторона твоей немощи: когда на душе тяжело, вспоминаю твою трусцу. Улыбаюсь. Как весело у тебя заплетались ножки.
Андрей Ильич без единого слова вслух или про себя подошел к окну, открыл фрамугу, умылся снегом, что лежал с обратной стороны на подоконнике. От лица его валил густой и сизый пар. Потом он вернулся к записке, оставленной им на столе, чтобы еще раз ее прочесть. Но ее, увы, на столе не было. Ее не было нигде. Ни там, ни здесь. Повсюду ее не было. То есть ее не было нигде.
Он давным-давно забросил преподавание, исследовательскую работу. Больше года он не показывался ни в университете, ни в библиотеке, ни в лаборатории. Когда-то сам факт выхода человека из клинической смерти вызывал у него восторг естествоиспытателя и фанатический энтузиазм. Он изучал проблему многие годы и добился больших успехов. Оказалось, в организме млекопитающего существует резервное сердце, про запас. У человека это — печень, и, когда останавливается первое, второе поддерживает ничтожно малое давление в крови, которого иногда бывает достаточно, чтобы питать мозг умершего. Поэтому после нескольких часов, а иногда и суток пребывания в клинической смерти человек способен ожить.
Теперь ему было лень думать на естественно-научные темы. И еще было лень умываться, стричь ногти, чистить зубы. Лень одеваться по утрам. Лень вставать с постели и готовить завтрак. Лень потому, что в этом теперь не было никакого смысла. Какой смысл делать вдох, если точно знаешь, что за вдохом последует выдох. Зачем работает эта странная, живая, изнеженная, чувственная, хрупкая машина. Вдох, выдох. Бодрствовать, спать. Пить, мочиться. Смеяться, плакать. Как ритмично, как бессмысленно. Прилив, отлив. Вверх, вниз. «Зачем питать эту машину?» — думал он, сидя у окна с прикуренной сигаретой в руке. — А что же душа? Разве она не машина? Весело — полный вперед... Грустно — сдавай назад.