— Здравствуй, милая!!!
От их громоподобного крика земля вздрогнула. Автомобиль притормозил около второго батальона.
— Здравия желаю, сокровище души моей!!! И строй грянул во всю мощь своих легких:
— Здравия желаем!
У меня заложило уши. Чтобы вернуть слух, я сглотнул.
Объезд войск закончился, мы вышли из кабриолета.
Саша отдала команду, и молодой солдат, второй в правой шеренге, строевым шагом покинул колонну, остановился от нас в двух шагах и отрапортовал о своем прибытии.
— Как поживаешь, Коновалов? — спросила она.
— Вот именно, не живу, а поживаю.
— Познакомься, это мой новый друг, — сказала она и положила голову мне на плечо.
Парень кисло улыбнулся и протянул мне руку.
— Как себя чувствует Оленька? — поинтересовалась Саша.
— Не знаю.
— Вы развелись?
— Да.
— А как поживает твоя историческая наука?
— Больше не преподаю, пять лет кручу баранку. Я таксист.
— Что случилось?
— Историческая наука больше никому не нужна.
— Ты преувеличиваешь.
— Помнишь, как мы вечерами встречались у меня дома? Это всего лишь небольшой эпизод во всемирной истории. Может быть, самый великий ее эпизод! Его не отыскать в анналах и хрониках. Никто никогда не узнает, как я ждал тебя, когда мои родители уходили в кино, как ты звонила в дверь и я бежал открывать. Ни в один учебник по истории не войдет рассказ о том, как я два дня подряд пытался лишить тебя невинности, и, наконец, на третий день вечером, в тридцать четыре минуты седьмого, мне это удалось. А помнишь, как мы кололи орехи? Как мы заворачивали их в полотенце и стучали по ним молотком?
— Встать в строй, — скомандовала Саша, и я впервые услышал в ее голосе железные нотки.
Коновалов отдал честь, развернулся и строевым шагом пошел прочь.
— А что он такого сделал? — сказала Саша. — Он завоевал Европу? Открыл Америку? Разрушил Трою? Ничего подобного, он просто-напросто лишил меня девственности и считает, будто этого достаточно для того, чтобы войти в мировую историю.
— Я буду звать тебя... Мессалиной, — сказал я.
— Почему?
— Она была такой же распутной, как и ты. У нее было столько же мужчин, даже поменьше.
Мы поднялись на старую деревянную трибунку, что стояла тут же, на плацу. Заиграл оркестр. Войска снялись с места и двинулись мимо стройными рядами, отдавая честь. Я понимал, что акция носит чисто пропагандистский характер, таким образом она демонстрирует свой необыкновенный успех. Поэтому изо всех сил я пытался симулировать абсолютное безразличие к происходящему: чесал затылок, искал в карманах ненужные мне вещи, пытался поймать языком ленточки, спускающиеся с полей ее шляпки, издавал носом странные звуки, икал, свистел носом, терся щекой о плечо, щурился. Оркестр играл егерский марш, поклонники шли строевым шагов в ровных колоннах плечом к плечу. Парни ушли за горизонт, мы опять остались вдвоем под сияющим огромным небом.