— Максим, он твердит, что отдавал тебе два соболя, — сказал Борис Павлович и потер пальцами висок.
— Не помню, Борис Павлович, честное слово, не помню. Да какая беда? Если даже два соболя было, что теперь делать, времени-то сколько прошло.
— Время здесь ни при чем, память людская цепкая, Максимка. Мы советскую власть скомпрометировали.
— Слово-то какое, не выговоришь.
— Запятнали мы свою родную власть. Куда же подевался этот проклятый соболь?
— Может, его и не было? Может, он сам забыл? Токто, прислушивавшийся к разговору кооператоров, вздрогнул, ноздри его расширились.
— Чего твоя говори? — спросил он. — Моя тебя обмани, да? Доба соболя тебе давал. Обманул, да? Моя тебе давал!
Токто побагровел, он рассердился не на шутку.
— Твоя брал соболь! Моя давал!
Борис Павлович смотрел на разошедшегося Токто. Он уверился, что тот оставил Максиму два соболя и что исчезнувший соболь был необыкновенной и высокой сортности. Он взглянул на Максима и только теперь заметил, как побледнел его помощник, как задрожали его губы.
Максим! Максим виноват!
Борис Павлович соскочил со сгула, подошел к помощнику.
— Сознайся! Сознайся лучше, паршивец! — выкрикнул он сорвавшимся голосом. — Куда девал соболя?
Молодой кооператор неопределенно махнул рукой. Откуда ему знать, где теперь находится этот соболь, может, какая русская женщина уже сделала из него воротничок, а скорее всего соболь давным-давно уплыл за границу.
— Давно загнал, — прошептал Максим.
Борис Павлович отошел от него, устало опустился на стул.
— Твоя себе брал соболя? — удивился Токто. — Как так? Моя отдавал советская власть, а твоя брал себе? Ое-е-е, как плоха. Совсем плоха.
— Под суд отдам, — устало и спокойно проговорил Борис Павлович.
— Ты что, Бориса? — спросил Токто. — Ты хочешь его судить? В тюрьму посадить?
— Да, его будут судить.
— Из-за одного соболя?
Токто не совсем поверил Воротину, думал, погорячился кооператор, опомнится еще. Не может быть, чтобы из-за одного соболя судили человека и на долгие годы посадили в тюрьму. Максим может купить соболя на свои деньги и вернуть советской власти. Зачем же его судить, такого молодого? Нет, конечно, Борис погорячился, вернется Токто через день, за это время кооператор успокоится, и все останется по-прежнему.
Так думал Токто, выезжая из Малмыжа. Он возвратился в Болонь, отказался от должности председателя сельсовета, хотя его долго уговаривали повременить, разъясняли, что по закону он не может просто так передать свои полномочия Поте, что дело не в печати и бланках свидетельств, а в существе новой власти. В райисполкоме не сумели уговорить Токто, махнули на него рукой и отпустили.