Токто вновь выехал в Малмыж. На приемном пункте пушнины находился, один Воротин.
— Где Максим? — спросил Токто.
— В Вознесенске, — хмуро ответил Борис Павлович. — Его арестовали, следствие будет, потом суд.
— Судить будут? За одного соболя?
— А ты думал как?
— Неправильно! Разве можно из-за одного соболя человека в тюрьму сажать? Это что, человек совсем не дорог новой власти? Соболь дороже человека, да?
— Нет, человек дорог нам. Хороший человек. А плохих людей зачем жалеть? Их надо перевоспитывать.
Токто не ожидал, что советская власть, самая человечная власть, станет судить молодого человека. Непонятная власть! Надо как-то спасти молодого кооператора.
— Бориса, ты скажи властям, что я приносил Максиму одного соболя, — сказал Токто.
— Не обманывай, Токто, ты приносил двух соболей, — ответил Борис Павлович. — Почему идешь на такой обман?
— Жалко Максима.
— Думаешь, мне не жалко? Он же как сын был мне.
— Тогда зачем отдаешь его под суд?
— Отдаю, Токто. Если бы родной был сын — тоже отдал бы под суд. Да за такое знаешь…
— Родного сына судил бы? Горячишься, Бориса.
— Пойми меня, Токто, выслушай. Я и Максим здесь работаем по указу советской власти, все, что делаем, делаем от ее имени. По дешевой цене продаем товар — от ее имени. По дорогой цене принимаем пушнину — по ее воле. Так что выходит? Максим обманул тебя, выходит, он обманул по наущению советской власти? Так ведь ты подумаешь?
— Нет, Бориса, я так не подумаю! Я думаю, Максима надо спасать.
— Нельзя его спасать, он обманул тебя, он обманул свою родную власть и запятнал ее. Его следует крепко наказать.
— Ты так думаешь или советская власть так думает?
— Вместе мы так думаем, потому что я и советская власть — это одно и то же, я исполняю ее волю.
Токто надолго примолк; человечная власть, по его мнению, должна делать иногда снисхождение людям, особенно таким молодым, как Максим, должна прощать. Нельзя же в тюрьму сажать молодого человека из-за одного соболя! Нельзя, в этом он был уверен. И он решил спасти Максима.
— Бориса, я отдам тебе соболя, — сказал он. — Отпусти Максима. Аих, и зачем я вспомнил про этого соболя?!
— Хорошо, что вспомнил, потому что за эти годы он еще не раз, видно, мошенничал.
— Знаешь что, Бориса, а я Максиму подарил того соболя. Верно, вспомнил, подарил ему соболя.
— Все, Токто, теперь ничего не сделаешь. Мошенников и воров нельзя прощать.
Воров? Токто удивленно взглянул на Бориса Павловича. Верно ведь, Максим вор, он украл у советской власти соболя. Как об этом не подумал Токто раньше? Воровство — это самое грязное, самое большое преступление у нанай. Воров изгоняли из стойбища, им в лицо плевали, на костре жгли ворону, и у птицы разгибались и сжимались когти на огне, чтобы так же у вора пальцы судорогой сводило. Нет, нанай не прощают воров, им нет места среди людей. Выходит, правильно поступает советская власть, вор Максим пусть сидит в тюрьме, подальше от людей.