Театральная Москва заговорила о спектакле "Добрый человек из Сезуана". У него имелось масса горячих сторонников, но хватало и противников. Кажется, однако, чуть ли не все театралы сходились в признании актерского дарования Губенко. Его манера игры строилась на смелом контрапункте вызывающе-дерзкой эксцентрике и мягкой, почти лирической сдержанности. Посредством этого контрапункта и раскрывалась глубинная противоречивость Ян Суна, жестокая драма его судьбы и личности.
Что-то не сложилось у Любимова и Губенко со спектаклем "Герой нашего времени". Так бывает. Спектакль по роману М. Лермонтова готовили талантливые люди. Авторы инсценировки - опытный драматург Н. Эрдман и сам Любимов, музыку писал М. Таривердиев, ставил декорацию В. Доррер. В главной роли выступил Н. Губенко. Все они любили Лермонтова, отдали постановке массу сил, но спектакль не удержался в репертуаре.
Много споров вызвала и постановка Любимовым спектакля "Десять дней, которые потрясли мир" по книге американского журналиста Джона Рида. Он был свидетелем Октябрьского переворота, о чем и написал в этой книге. Ленину она весьма понравилась, но при Сталине была запрещена, поскольку в ней, если мне не изменяет память, даже тот не упоминается, зато положительно пишется о Л. Троцком. Любимов возвращает советской публике имя Джона Рида, что само по себе было интересно, и ставит спектакль, по-новому, без идеализации, хотя и пафосно, показывающий грозовые революционные дни. (Тема Троцкого не задевается.) Сегодня это несет в себе особый смысл. Октябрьскую революцию нельзя вычеркнуть из исторической памяти нашего народа. Как никто не вычеркивает Великую французскую революцию 1789 года из исторической памяти французов. То, что было, то было. И о прошлом, каким бы сложным и трагическим оно не проявило себя, следует всегда помнить и думать, к чему и подталкивает спектакль "Десять дней, которые потрясли мир".
В связи с постановкой этого спектакля немало дискутировали о его художественном решении. Любимова упрекали в драматургической хаотичности, говорили, что трудно уследить за отдельными персонажами, они, якобы, теряются в массе действующих лиц. Я не театровед, и высказываю сугубо личное мнение: на мой взгляд, подобные упреки не основательны. Мы порою не даем себе труда преодолеть привычные нормы эстетического восприятия, которые всегда любил "нарушать" Любимов.
Он возрождал несколько забытые традиции площадного, массового действа, уходящие своими корнями в ярмарочные, балаганные представления, в поэтику карнавала. Эти традиции, можно сказать, дважды получали новую жизнь. Сначала в театральной практике двадцатых годов, а затем на любимовской сцене.