Крысюк вышел на улицу. Дико хотелось курить. Дом старосты было хорошо видно, эх, гранату б им в окошко кинуть.... Только ж там часовой торчит, и не один. Дьяконов всегда трепетно относился к своей персоне. А если он, скажем, вышел до ветру? И граната пропадет, и сам зря убьюсь. Так что отсыпайся, контрик, я скоро не один приду. Махновец в четвертый раз обшарил все карманы, кисета так и не нашлось, закрыл за собой дверь и через огород старой Матвеихи пошел обратно.
Заря подсвечивала небо, только просыпались разные мелкие птахи, а тачанка уже удалилась от села на приличное расстояние в десять километров или как-то так, прогрессор не был уверен, что правильно перевел версты в более привычные ему системы измерения. Вот, еще одно препятствие, про которое не писала ни одна заразонька. Аршины, золотники, фунты - голову можно сломать с этими мерами расстояния и веса. А Бондаренко на это начихать, он вообще спит, слюни пускает, счастливый человек. И дружок его, у которого штаны с лампасами, тоже молчит, со вчерашнего дня ни слова не сказал. Может, он глухонемой? Вот вернется Заболотный - у него и спрошу. Хотя он тоже скользкий тип, говорит много, а информации от него мало, одна радость, что большевиков не любит, комиссара прибил, в навозную кучу вверх ногами засунул, а тот взял и задохнулся. Горе-то какое. Испортил краснопузик все веселье.
От раздумий прогрессора отвлек смачный хруст костей - Шульга потягивался. То ли тоже проснулся, то ли в одной позе сидеть надоело. Да и тачанка еле плетется. Понятно, что кони не железные, их беречь надо, только все равно страшновато. Ага - Журборез правит, а ездовой в клунке свои сапоги ищет, скорее всего - Маруся рядом, не хочет перед ее мамой показаться голодранцем, так Опанас босиком ходит. Ты смотри - хромовые, скрипучие, по последнему писку моды сапоги. До Маруси ходу - ну час, меньше даже, да и ноги разомнет. Может, и не занят беляками хутор... Только Журборез коней влево поворачивает, вслед за женихом сопливым.
В бога-душу-мать! Так и есть - шестеро солдат на хуторе, все с погонами, а ездового не видать. У тына гнедая стоит, сытая, гладкая. Один из солдат посмотрел на небо. Максим застрочил, срезав и солдата, и еще двух белогвардейцев. Макитра с петухами разлетелась в осколки. Беляк постарше и потолще кинулся к гнедой. Не добежал. Шульга удивленно матюкнулся, опустил карабин - нечасто увидишь, чтоб один контрик другому в спину стрелял. Стрелок кинул браунинг на землю, поднял руки. Шульга вылез из тачанки, посмотреть, что да как, да и лошадь в хозяйстве пригодится, выученная, не сбежала никуда. Странный контрик стоял и улыбался, как дурак.