Когда-то Ирина Сергеевна знала Федора по прокуренным комнатушкам общаги, где он бренчал что-то на гитаре из Визбора и Окуджавы. У него были большие жилистые руки, в которых он приносил ей тюльпаны, сорванные ночью на городской клумбе. Они ездили на картошку – на поверку это была вовсе не картошка, а кормовая брюква. Много пили теплой водки и занимались любовью прямо в лесу. Потом все произошло мгновенно. Однажды Климов купил «Жигули»-«копейку» белого цвета и сообщил ей, что стал богат. Они приехали в кооперативное кафе на Остоженке есть шашлыки. Он пил виски «Ред лейбл», а она – ликер «Бейлис». Ей казалось, что это сон. Затем они перебрались от родителей Ирины Сергеевны в собственную сталинку, сделали евроремонт, отдохнули в Турции и на Канарах. Муж сменил джинсы на серый костюм с галстуком в огурцах, вместо «Жигулей» появился «шестисотый» «мерин», у них родилась Лиза. Однажды Климов пригласил Иру прокатиться за город, они ехали по Кутузовскому проспекту, потом куда-то свернули и оказались на узком шоссе, проложенном в сосновом бору. «Это наш дом», – сказал он, остановившись у двухэтажного кирпичного особняка с башенкой. Правда, сам Федор бывал там редко, зато Ирина пару раз видела его по телевизору с Чубайсом и какими-то другими мужчинами, такими же молодыми и в одинаковых серых костюмах, купленных словно на вырост. Ирина Сергеевна привыкла верить Климову и просто жила. Работать она перестала. Ее и раньше не особо занимала «механика деформируемого твердого тела», еще меньше – унылая контора со старыми тетками, цветочками в горшках и алюминиевым чайником. Теперь она ездила на примерки к Валентину Юдашкину, а прическу делала у Долорес, обросла подругами – чьими-то женами. Пока мужья осваивали страну, жены осваивали прелести нового быта.
Говорить с мужем ей было не о чем. Поначалу она еще пыталась сохранить их историю, готовила его любимую еду к памятным датам и даже подарила ему очень дорогую гитару, чтобы он иногда пел из Визбора или Окуджавы. Но муж дат уже не помнил, а на гитаре сыграл всего пару аккордов. Его большие жилистые руки казались теперь чужими. Она однажды напомнила ему про тюльпаны с городской клумбы и на следующий день получила букет циклопических роз. От Климова там была только карточка с подписью «Целую, Ф.» и та продиктованная по телефону. Ирина Сергеевна иногда спрашивала себя, живет ли она с тем же Федей или это другой, новый, человек. Он изменился, повзрослел, отдалился от нее. Но нечто главное Климов сохранил. Она понимала, что в нем всегда была какая-то удивительная уверенность в себе. Даже на продавленной койке общаги Климов выглядел не нищим провинциалом, а хозяином жизни. Дело было в его открытой улыбке, в том, как он говорил «решим», в ровном спокойном тембре голоса. Ей казалось, что ее поместили в волшебную капсулу, которая надежно защищала от опасностей внешнего мира. Едва они познакомились, тот мир отступил, погрузился в вату, растворился в тумане. За Фединой огромной спиной было спокойно и в колхозном бараке, и на Рублево-Успенском шоссе.