– Мы предполагаем, – важно начал комиссар, – что Климов сидел за столом, когда в комнату вошел преступник. Он взял с камина канделябр и нанес удар потерпевшему. Падая, Климов уронил стул. Затем преступник начал что-то искать. Исполнив свой замысел, он спрятал тело.
– Зачем? – холодно спросил Алехин. На лице француза появилась досада.
– Мы пока этого не знаем. Преступника, по-видимому, действительно интересовали бумаги Климова. Как выглядел ваш документ?
– Это пергамент, он лежал в оранжевой кожаной папке. – Комиссар обратился по-французски к кому-то из копошившихся в комнате жандармов. Отозвался смуглый молодой человек с птичьим лицом, который пропел: «No, monsieur le commissaire».
– Нет, папка, вероятно, пропала, – торжественно заявил Комндом и сделал пометку в своем разлинованном блокноте.
Ирина Сергеевна – первая жена Климова и мать Лизы – почти безвылазно жила на вилле, которая в 20-е годы прошлого века принадлежала английскому пэру, сбежавшему на Кот д’ Азюр со своей любовницей – танцовщицей варьете. Дом был выстроен в стиле арт-деко, а внутри расписан монументальными фресками, воспевающими чувственную любовь на лоне природы. Ирина Сергеевна – однокурсница Климова по институту стали и сплавов – называла все это «мазней старого папика».
Пэр всю жизнь занимался торговлей кофе, но в пятьдесят четыре года вдруг бросил дела, георгианское поместье с колоннами и прозябавшую там жену – к тому времени сушеную мымру. Увлекся театром, стал баловаться кокаином и носить бархатные куртки с кистями. Ирине Сергеевне доставляло удовольствие проводить параллели между пэром и ее собственным мужем. Правда, бес, стукнувший в ребро англичанина, совсем не тот бес, что разлучил их с Климовым.
Однажды пэр понял, что жизнь его, в сущности, прошла и в ней не было ничего, достойного рассказа за рюмкой бренди. Как и многие джентльмены его круга, пэр пришел к выводу, что лучшее лекарство от старости – молодая любовница. Для мужчин новой России смена жены была не борьбой с возрастом, а неизбежным этапом карьеры. Первые жены, как правило, институтские подруги. Пока их мужья карабкались вверх, они – уютные, верные и самоотверженные – обустраивали быт и растили детей. Им казалось, что жизнь замерла в точке комфорта и благополучия. Они сами там замерли, а мужья тем временем стремительно шли вперед, скупали активы, делили сферы влияния, решали проблемы, откатывали и лоббировали. Мир жен мимикрировал в лучшем случае до дома на Рублевке, мир мужей жил экспансией: они захватывали города, рынки, страны. И в какой-то момент с женами их разделяла целая историческая пропасть: она живет в том времени, он – в этом, она – вчера, он здесь, сейчас и немного завтра.