Плотникова посмотрела на него, как на предмет обстановки, и опять перевела взгляд на Михаила.
– Ты хоть цел?
– Относительно. Могло быть хуже.
– Да цел он, цел, – опять встрял в разговор Блинов со своим страдающим голосом, – успокойся.
Но на него не обратили внимания.
– Я думала, что ты погиб.
Она встала и, подойдя к его кровати, склонилась над Сергеевым так, что ее челка почти касалась его лица.
– Я живой, – сказал Сергеев.
– Я вижу. Я испугалась. Я испугалась, что ты ушел не попрощавшись.
– Я не хотел тебя будить.
– Глупый, я не то имела в виду.
Она прикоснулась губами к его лбу. Дыхание было теплым, словно дуновение летнего ветра.
– Мог бы выйти, вышел бы, – проворчал Блинчик со своей кровати и грозно загремел растяжками. – Устроили тут нежности! Я вам что, статуя Командора?
– Если честно, – сказала Плотникова, не поворачивая головы, – ты сейчас больше похож на гипсовую статую девушки с веслом из парка культуры и отдыха.
Блинов засмеялся и зашипел от боли одновременно.
– Это по твоим делам? – спросила Вика тихо, почти на ухо Сергееву. – Или по его?
– Не по моим, – ответил Сергеев так же тихо.
Вика еле заметно кивнула.
– Откуда ты узнала, что мы здесь? – переспросил Блинов. – Слушай, Плотникова, я же не из праздного интереса спрашиваю! Если ты узнала – много кто еще может узнать.
– Мне сказал Сидорчук, когда я его за хобот ухватила. Сергеева он не знает, но сказал, что привезли в Феофанию тебя и твоего друга из МЧС. Видать, врачи удостоверение Мишино видели. А вообще, чтобы у тебя, Владимир Анатольевич, не было иллюзий, под воротами дежурят группы с пяти телевизионных каналов и человек двадцать газетчиков. Так что о том, что ты здесь, не знают только те, кто о тебе никогда не слышал. Даже о Сергееве уже заговорили коллеги – моего друга, генерала Криворотова, пытались расспросить по телефону. Кто знал, что с тобой, Володенька, именно Сергеев в аэропорту был – с того и спрашивай. Или с докторов местных. Или с сестриц. С тех, кто документы видел.
– Хреново, – сказал Блинов серьезно, глядя на Сергеева. – Я-то думал, что о нас почти никто не знает. Маловато будет подарка Валериного. Три человека – это хорошо, но мало. Сколько там моих, интересно?
– Знаешь, Блинчик, – сказал Сергеев, – не суетись. Днем тебе ничего не грозит, а к вечеру – ты и роту здесь расположить можешь. Только учти – когда надо было, и президентов валили. Вся эта буза с охраной – для того, чтобы тебя, не дай бог, хулиганы не обидели.
– Слушай, Умка, – разозлился Блинов, – оставил бы ты свой казенный юмор! Фельдфебельский! Остряк нашелся. Мало мне того, что лежу весь в гипсе, болит все, а тут уже и ты голову клюешь! Сам знаю, что если захотят шлепнуть – шлепнут, так что, мне самому застрелиться, не дожидаясь? Так, что ли?