Гейдрих посмотрел на нее в отчаянии.
— Люби меня, — взмолился он.
— Нет, — сказала Ильза. — Сейчас не время для любви. Сейчас время ненависти.
Гейдрих подобрался, пытаясь вернуть свое достоинство.
— Немец должен забыть низкую похоть ради сильнейшей страсти. Я пошлю людей на Чехов мост. Ты останешься здесь до утра и поедешь со мной утром через Карлов мост, чтобы вся Прага увидела имперского протектора и его подругу вместе!
Гейдрих холодно пожелал Ильзе доброй ночи.
— Имей в виду, однако: если мои люди ничего не найдут на Чеховом мосту, ты умрешь. Если что-нибудь непредвиденное случится на Карловом мосту, я убью тебя лично. — Гейдрих формально поклонился. — Приятных снов, фройляйн Туманова.
Свет ранней зари 27 мая 1942 года нарисовал замок Градчаны каким-то обломком из снов Франца Кафки. Нет, это не просто сон Кафки, сообразил Рик, — это ночной кошмар. Хочется верить, что у него все закончится счастливее, но надежда слаба.
Несмотря на конец мая, на улице прохладно. И никого кругом, все спят. Ни машин на дороге, ни грохота подземки под ногами, ни мальчишек-газетчиков, нагруженных утренними газетами; цветные уборщицы не бредут устало по домам, итальянские зеленщики не спрыскивают товар, железнодорожные кондукторы-ирландцы не шагают в отутюженной форме к Пенсильвания-Стэйшн на первый рейс в Балтимор, и даже ни единая парочка копов лениво не заигрывает с припозднившимися проститутками на Таймс-сквер и не дожидается в нетерпении открытия булочных через час.
В Нью-Йорке все было бы не так, подумал Рик. На него накатила жуткая тоска по дому.
Пока он стоял и разглядывал замок, мысли его потекли в прошлое, к легенде, которую рассказывала мать, когда он был малышом. Легенда о пражском големе, мифическом творении рабби Лёва, избавившем евреев от многих бед, которые им чинили в средневековой Праге. На идише «голем» обозначает еще неграмотное, полуоформившееся существо, робота, болвана. Вылитый Рик. Ладно: с этой минуты он будет пражским Големом, вновь восставшим к жизни.
Наконец-то он нашел дело, за которое стоит умереть. Вот только в этот раз умирать ему совсем не хотелось.
* * *
Ильзу разбудила одна из Гейдриховых горничных.
— Хозяин торопит, — сказала она. — Хозяин всегда торопит.
Часы на туалетном столике показывали ровно семь утра. Придется поспешить: машина отправляется в 7:25. Протектор никогда не опаздывает, даже на собственное убийство.
Ильза торопливо оделась.
Ей пришлось надеть то же платье, что и вечером. Если придется умереть, лучше бы в свежей одежде, в чистом, но ведь она не собиралась ночевать на вилле. Впрочем, может быть, оно и к лучшему, что ей придется сгинуть не в голубом, а в багряном. Остается только надеяться, что Виктор простит ее, когда бросит бомбу. А в том, что у него хватит духу не передумать, можно не сомневаться.