Лиза вышла, а я сполз с койки и принялся тормошить Толика.
— Мммм?
— Толик… это что, правда было? Или приглючилось мне?
Невнятным из-за начинающего действовать снотворного голосом Толик ответил:
— Правда. Я тоже был там.
— А… потом, в конце, что было?
Толик стремительно засыпал, но даже немалая доза лекарств не могла скрыть страх в его голосе:
— Пришел мальчик с собакой… и Пылающий бежал от него.
* * *
Самое противное время года на Болоте — осень. Туман становится особенно густым, чахлые болотные деревья, и летом-то не особенно красивые, сбрасывают желтую листву и становятся совершенно уродливы.
Жизнь текла своим чередом. Мы ходили в походы, время от времени дрались с крысами, ловили странных зверей для Борецкого и копили деньги на билеты. В лидеры уверенно выбилась ячейка «Алые»: практически каждый поход они приносили добычи на две-три тысячи. Артем из второй северной ячейки как-то посетовал:
— Вроде те же города грабим, а приносим всего ничего… и патронов они почти не тратят. Заговоренные они, что ли?
После нашего заточения в карцере целый месяц мы с Толиком будили ребят криками по ночам. О происшедшем мы не рассказывали, на все вопросы Толик отвечал, мрачно глядя под ноги:
— А чего там рассказывать… глюки были, от этого гудения.
Я же и вовсе молчал. Осень на Болоте вгоняла меня в тоску, и я все чаще искал уединения. Даже Лиза покинула мои мысли, и я перестал ее навещать. Стремясь хоть как-то развеять эту черную тоску и заодно подзаработать, в перерывах между походами я за умеренную плату помогал девчонкам с кухни, мыл полы и вместе с завхозом разгребал барахло на складе. Ребята видели, что со мною творится неладное, но были уверены, что я тоскую по Марине. Это было не так; я почти не знал ее, а в шестнадцать лет память милосердна и недолго держит подобные воспоминания. Иногда я доставал ее подарок, брелок в виде медвежонка, и честно пытался вызвать в себе скорбь, но увы, безуспешно.
Приближалась годовщина нашего пребывания в Лагере, и ребята решили по этому поводу устроить небольшое мероприятие. Весь Лагерь оживился, закипела работа: в «Кафе» притащили несколько длинных столов со склада, сталкеры таскали с Болота орехи и редкие плоды, а девчонки с кухни еще за два дня до «мероприятия» начали готовить «Нечто Особенное». Даже я расшевелился, и однажды вечером постучал в комнату Лизы.
— Лиза, привет…
— Надо же, кто пожаловал! Ну заходи.
Вообще-то нам, «лагерным», не полагалось бывать в комнатах взрослых, не полагалось даже заходить в этот сектор Лагеря, но у нас на это смотрели сквозь пальцы, и в комнате Лизы я был не первый раз. Сразу было видно, что комната принадлежит медику: стены и пол сияли стерильной чистотой, во всем чувствовалась лаконичность — начиная от скромной кровати, застеленной цветным покрывалом, до единственного цветка перед экраном, имитирующем окно. Сейчас «Окно» было выключено, но обычно «за ним» был сад.