— Если так надо, чтобы старик вернулся, почему боги сами как-нибудь не подсуетятся? пробурчал Кинтаро, стукнув бутылкой об стол.
Разумеется, никто ему не ответил.
Много раз Итильдин спрашивал себя: если бы он знал, что они расстаются не на год, не на два, а на двенадцать лет, что бы он сделал? Отправился бы с ними, рискуя попасть в рабство? Уговорил бы Альву послать кого-то другого? Снарядил бы через два года корабль и последовал за ними? Впал бы в аванирэ на все эти годы? Что?
Ответ был: все то же самое. И это было тяжелее всего знать, что ничего не изменишь, ни сейчас, ни тогда.
Только будущее можно изменить.
«Долгие проводы долгие слезы». Кавалер Ахайре вспоминал холодные нефритовые глаза своего сына и думал, что был бы совсем не против, если бы они хоть слегка увлажнились слезами.
Впрочем, когда он сам вот так же стоял в гавани Трианесса, целую жизнь назад! провожая отца все в тот же таинственный Иршаван, его глаза были мокры вовсе не от предстоящей разлуки. Юный кавалер Ахайре отчаянно, до слез завидовал. Ему хотелось выйти с отцом в открытое море, быть его правой рукой, а когда железного кавалера Руатту свалит, ну, к примеру, жестокая лихорадка, то именно Альва возьмет на себя командование кораблем и проведет его сквозь бурлящий котел Пояса бурь, и именно Альва первым ступит на берег таинственного Иршавана, и его будут там ждать прекрасные чародейки, воительницы, драконы, пираты, варвары и прочая экзотика.
О, если б он тогда знал, что за судьба ждет его отца, он был точно умер от зависти или пробрался бы на борт корабля и спрятался в трюме… Но к тому времени, как кавалер Ахайре обрел упомянутое знание, завидовать уже было нечему: ему самому экзотических приключений хватило выше крыши и варваров, и воительниц, и прекрасных чародеек, и того, чего, согласно легендам, в Иршаване не было (оборотней, например). Но тогда, в двенадцать лет, он грезил о дальних странах, как все подростки; и мечты о пустынях Арислана, джунглях Джинджарата, фиордах Белг Мейтарн, вершинах Хаэлгиры бледнели и меркли перед мечтой о Западном крае, откуда еще никто не возвращался.
Потрясением было узнать, что отец не собирается брать его с собой. Альва опустился до того, чтобы умолять, даже зная, что это бесполезно, потому что кавалер Руатта принимает решение раз и навсегда, и воздействовать на него невозможно. Он был ребенком, когда между родителями впервые зашла речь о путешествии, но прекрасно понял, что мать была категорически против. Они стали ссориться; леди Майвен сходила к завтраку с покрасневшими глазами, и Альва знал, что она опять рыдала всю ночь в своей спальне. Кавалер Руатта уехал из замка за месяц до назначенной даты, присмотреть за подготовкой, и леди Майвен страшно кричала на него накануне вечером, так что даже отдельные слова можно было разобрать через дверь, отрывочные и бессмысленные для Альвы тогда, как например, это: