— Во-первых, он тебя не хотел. Делать то, что не хочешь патентованный способ задушить любовь. А во-вторых, ты излишне драматизируешь, мой серебряный. Вы ведь по-прежнему живете в одном доме, по-прежнему любите друг друга. Никто не умер, не повесился, не утопился. Всем бы подростковым романам такой удачный конец.
— Да, но все-таки… Он вздрогнул и быстро спросил: Как ты догадалась, о ком я?
— Трудно не догадаться. Ты разве что имя его не назвал. Будь на горизонте твой папочка и мой, я бы еще подумала. Но когда они свалили за море, ты, наверное, был обречен.
— Я ведь потомок Дирфиона. Инцест у меня в крови.
— Чушь собачья, шепнула она все так же нежно. У тебя в крови любить степняков. Меня, то есть.
Можно было поспорить. Можно было гордо вздернуть нос и сказать: «Не воображайте о себе слишком много, принцесса. Степняк из вас никудышный. И с чего вы взяли, что я вас люблю?» Но он тихонько хихикнул и спорить не стал.
Слухи о «болезни» принцессы Филавандрис все равно просочились. Однако народная молва немедленно приписала ей очередной подвиг. Рассказывали, будто кони, запряженные в экипаж, понесли, и она остановила их в одиночку. Некоторые рассказчики уверенно доводили число коней до четверки. Принцесса честно все отрицала, но ей никто не верил. Сайонджи, оправившийся от ран, дулся, что в сплетню не включили его. Эсса Элья только загадочно улыбался, прикрывшись веером. Но все решили, что в экипаже, с риском для жизни остановленном рукою принцессы, был именно он. А как же иначе? Ведь на принцессу свалилась щедрая награда: когда после спектакля она вынесла на сцену букет роз, Эсса Элья прильнул к ней и на глазах изумленной публики поцеловал. В столице бы еще долго обсуждали неслыханную прежде демонстрацию аффекта со стороны прославленного актера, но он тут же дал новую пищу для пересудов. В следующей постановке пьесы Айрис Айронсайд «Птица в клетке» на сцене Королевского театра роль Ашурран исполнила принцесса Филавандрис. Всего один раз, но с оглушительным успехом. Во время их сцен с Эссой Эльей зрители в зале забывали дышать.
На этом фоне происшествие с сыном наместника Трианесса, кавалером Мизуки, осталось совершенно незамеченным. Одним солнечным утром кавалер, проснувшись в своей постели, почувствовал, как что-то больно дернуло порядочную прядь его волос. Он открыл глаза и окаменел от ужаса. Прядь его волос была обмотана вокруг длинного степного ножа с черной рукояткой, вбитого в спинку кровати. К рукоятке была привязана записка с вызовом на дуэль от Фэйд Филавандрис. Кавалер Мизуки дрожащей рукой накарябал позорный отказ от дуэли, ссылаясь на состояние здоровья и на желание загладить свою вину и восстановить мир. Он отослал нож с письмом в дом принцессы, приложив роскошное, шитое золотом седло и прочие дорогие подарки. Фэйд небрежно кинула их в угол и презрительно сказала: «Торгаш, а не дворянин. Решил от меня откупиться? Не выйдет». Однако Мизуки в тот же день выехал из Трианесса, якобы для поправки здоровья на приморском курорте, и не показывался в столице ближайшие лет пять. А может быть, десять.