— А меня, значит, можно? деланно возмутился Альва, стараясь отвлечь его и себя от грустных мыслей.
— Ха, да за тебя там все покупатели передерутся… Китабаяши тазар! Поверить не могу, что мы сидим и спокойно обсуждаем, как нас будут продавать на невольничьем рынке!
— Да, жалко, что магия не действует. Я собирался красиво бросить якорь в крупном порту и заявить, что я посланник великого северного короля. То есть, с поправкой, восточного. Установить тесные дипломатические отношения, знаешь ли… Может, у них есть пара симпатичных королев или, там, принцев…
…Альва был в бешенстве. За прошедшие годы его сексуальная жизнь отличалась интенсивностью и разнообразием, и он как-то незаметно привык удовлетворять желание когда угодно, сколько угодно и с кем угодно. Разумеется, самых желанных кандидатов было всего двое, но время от времени случались и другие приключения. С таким похотливым любовником, как Кинтаро, и таким безотказным, как Итильдин, у кавалера Ахайре даже повода не было заскучать по сексу, и с возрастом он даже позабыл, что бывает такое пламенное вожделение, которое сжигало его сейчас. Голова кружилась, колени дрожали, в паху бушевал пожар, и неутолимый голод плоти доходил до невозможных пределов, мешая внятно размышлять. Он метался по комнате, лишь изредка поглядывая в зарешеченное окошко, встречался глазами с таким же тоскливым взором Кинтаро напротив и тут же, не в силах смотреть, отводил глаза. Жестокий хозяин не просто накачал их афродизиаками и развел по разным комнатам, но с дьявольским коварством позволил видеть друг друга. Но только по шею, и то сверху. Альва изнемогал в этой псевдо-разлуке и томился желанием хоть увидеть, хоть краем глаза нагое смуглое тело Кинтаро, в которое был влюблен, как мальчишка, все эти годы. Неизвестно, впрочем, облегчило бы это страдания или усугубило. Их ведь напрочь лишили роскоши самоудовлетворения, хитро прикрутив руки к ошейникам. Все для того, чтобы на вечернем представлении они набрасывались друг на друга, как голодные звери, не обращая ни малейшего внимания на публику.
Если б Альва был способен ясно соображать, он бы винил себя и сокрушался, что допустил ошибку, позволив пиратам захватить их обоих в плен. Должен был быть другой способ, менее унизительный и более… пристойный. Не то чтобы он не отдавал себе отчета, чем придется заниматься в плену. Нравы аррианок были очевидны, а он немало повидал в жизни властных доминирующих женщин. Но к такому он точно не был готов!
Сначала все шло по плану. Когда пираты обнаружили их на берегу, Альва убедительно прикинулся аристократом, впавшим в забытье от удара по голове. Он даже украсил голову окровавленной тряпкой для пущей убедительности. Кинтаро разыграл немого слугу с такой артистичностью, какой кавалер Ахайре прежде в степняке не подозревал. Тот закатил целое представление, жестами и рисунками на песке рассказав, что они плыли на корабле, и тут налетела буря, главная мачта сломалась, и вся команда сбежала на лодках, бросив их на борту и прихватив все ценное. Пираты точнее, согдийские морские охотники, как их тут называли, что, конечно, было намного более политкорректно обошлись с ними настолько любезно, что Альва засомневался в их основном ремесле. Действительно, их не бросили в трюм, а отвели приличную каюту, одну из двух или трех на всем корабле похоже, капитанскую. Кормили сносно, не домогались с расспросами (что, впрочем, было бы затруднительно, потому что Альва усиленно изображал бред и горячку, а Кинтаро немоту и легкую тупость), не связывали, не запирали, не принуждали к работе, не отобрали у Альвы кольцо и серьги словом, только что пылинки не сдували. И даже в кандалы заковали со всей возможной любезностью, когда на горизонте показался порт.