Полковник сбросил сапоги и мундир, сел на ковер у низкого столика в походе кавалеристы жили по-простому, без кроватей и стульев, сидели и спали на полу, как степняки. Приказал:
— Я отменяю все отданные тебе приказы. А теперь налей…
Закончить он не успел. Степняк прыгнул, пытаясь схватить его за горло, и они принялись бороться, катаясь по ковру.
Разумеется, Рудра в любой момент мог приказать степняку прекратить. Но это почему-то не пришло ему в голову. Он и так неплохо справлялся. Эртау был шире в плечах, чем изящный полковник, и выше почти на голову. Однако ему мешали наручники, и рана, пусть залеченная магией, давала о себе знать. А может быть, он вовсе не так был полон решимости убить полковника, как пытался показать. Как бы там ни было, Рудра швырнул его навзничь, задрал ему над головой скованные руки и прижал всем телом к ковру. Тяжело дыша, он смотрел в темные глаза степняка, вдруг осознав, что его тело отреагировало вполне предсказуемо. Драка всегда была для Рудры мощнейшим афродизиаком, и сопротивление его невероятно возбуждало.
Эртау больше не сопротивлялся, но смотрел на полковника все так же, сверху вниз, несмотря на то, что лежал под ним голый и скованный. И вдобавок вызывающе ухмылялся. Полковник стер ухмылку с его рта, припав к нему губами требовательно, жестко. И так же взял степняка, жестко и властно, задрав его ноги себе на плечи. Предусмотрительные подчиненные и о смазке заранее позаботились.
Степняк больше не смотрел презрительно. Он вообще никуда не смотрел, закатив глаза, упираясь в ковер руками в наручниках, чтобы подмахивать в такт полковнику. Он не стонал, не кусал губы, только тяжело, рвано дышал. Потом полковник поставил его на колени и вошел сзади, глубоко, сильно, дергая за бедра на себя. Тогда эртау застонал, роняя голову на руки, но тут же замолчал, вцепившись зубами в плечо. Полковник кончил в него, потом стиснул рукой его член и несколькими движениями заставил излиться на ковер.
Когда они сели ужинать, эртау налил полковнику вина без приказа. Поднес на коленях, будто так и надо. Он не выглядел униженным или сломленным, скорее довольным. Губы его так и норовили сложиться в ухмылку, когда он расстегнул штаны полковника и взял в рот его член. Рудра еще успел припомнить, что по степным обычаям изнасилование после боя вовсе не считается позорным. Напротив, это честь, которую оказывают побежденному, признавая его достойным противником. С неумелым и трусливым воином никто не стал бы делить ложе, будь он сто раз юн и смазлив. Степняки всячески поддерживали миф, будто они возбуждаются на доблесть в бою и воинское искусство, а вовсе не на красивую задницу.