Фридрих невесело усмехнулся и добавил:
— Иногда, за отдельную плату, она выполняет мои некоторые стариковские прихоти. Делает она все это достаточно старательно и умело, но… Но это уже отдельный разговор. Так вот, у меня к тебе просьба, — пожалуйста, не вступай с ними ни в какие Телепатические Контакты. Я им плачу настолько больше, чем они могли бы получить в любом другом месте, что я вправе хотеть от них полного незнания того, НА ЧТО ТЫ СПОСОБЕН. И, ради Бога, не посвящай фрау Кох в подробности моего быта. Насколько я понял, с нею у тебя Контакт налажен уже давно. Да?
Ну и молодчик! Такая проницательность сделала бы честь любому Коту. То-то он так лихо, без малейшей запинки пошел на КОНТАКТ! Ай да Фридрих… В шестьдесят пять лет так с ходу врубиться в ситуацию?! Нет, он мне определенно все больше и больше нравился!
— Да, — подтвердил я. — Но абсолютно на другой волне. Все будет в порядке, Фридрих. У нас в России на этот счет есть два выражения: «Там, где живут — не гадят» и «Своих не закладывают».
— Первое выражение я понял. А что такое — «не закладывают»?
— «Не закладывают», значит, «не предают». Для нас с Шурой всю жизнь это было принципиальной позицией.
— Превосходная позиция! — с уважением проговорил Фридрих. — Поехали знакомиться?
— Поехали, — сказал я.
* * *
Дом… Я, пожалуй, даже в кино таких домов не видел! Такой красивый внутри, такой просторный, такой уютный и удобный — без малейшего выпендрежа, и очень в то же время элегантный. Книг — больше, чем у нас с Шурой Плоткиным раза в три.
А уж у нас с Шурой все стенки от пола до потолка в стеллажах с книгами! И в каждом свободном простенке — книги, книги, книги… Правда, у нас потолки не очень высокие.
Мы с Шурой однажды были у одного жутко богатого мужика в его собственном доме, в Репино. Шура был с ним знаком давным-давно. Они еще студентами на практике в «Ленинградской правде» месяца три ошивались. А потом этот мужик — не будь дурак — ушел в какой-то сначала нелегальный бизнес, а потом в открытый. Времена поменялись. Мы с Шурой все только играли в «Если бы у тебя был миллион…», а этот мужик эти самые миллионы пек как блины! И, как говорил Шура, не в рублях, а в долларах.
И у этого мужика была какая-то особая Кошка, вывезенная из Египта. Наступила весна — Кошке приспичило. Она уже все персидские ковры в доме на заднице изъездила, орет — житья нету, а приведут ей Кота — не дает, и все! Ну, не сволочь ли?! Отшила она Котов семь-восемь, а сама вопит, дорогие ковры пачкает, мебель красного дерева и карельской березы исцарапала, шелковую французскую обивку в клочья измочалила…