Войдя в длинный коридор, увешанный портретами предков, Вольдемар Кириллович уверенно прошёл в его дальний конец и остановился перед портретом прадеда. Высокий лоб, тонкие, надменно сжатые губы, узкий с горбинкой нос на вытянутом сухощавом лице и большие, чуть заострённые кверху, уши, создавали впечатление хищности.
В детстве Вольдемар Кириллович часами бродил среди этих портретов, но казалось, никогда не обращал внимания на это лицо. То ли от- того, что этот предок ничем не прославил себя в истории, то ли оттого, что над ним висело незримое табу, то ли оттого, что портрет был запрятан в самом дальнем крыле коридора, стыдливо укрытый от возможных взоров. Сейчас же, взглянув на своего предка, граф невольно вздрогнул. На мгновение ему показалось, что он посмотрел в зеркало. Схожесть лиц была несомненной, но не только это поразило графа. Из образа, нарисованного неизвестным художником, будто бы исходили те же самые мысли и волнения, что длинными ночами испытывал сам Вольдемар Кириллович. Казалось, над всем портретом довлело одно чувство — безысходность. Застыв, как изваяние, перед ликом предка, граф до рези в глазах стал всматриваться в такое знакомое и, вместе с тем, такое чужое лицо. Шрам, рассекавший верхнюю губу, обнажал остриё белого, как мел, зуба. Граф приблизил своё лицо к полотну, пытаясь рассмотреть ямку на подбородке предка, и ему показалось, что на мгновение левый угол верхней, той самой, со шрамом, губы, дернулся, обнажив длинные острые клыки. Задержав дыхание, как от холодного душа, граф шумно выдохнул, но остался стоять на месте. В следующее мгновенье портрет подмигнул ему, а в голове отчётливо прозвучало: — Внучёк!
Граф дёрнулся как от удара динамомашины и, развернувшись, почти бегом заспешил прочь.
— Прошка! — спустившись со ступеней, заорал граф. — Где тебя носит? Иди сюда, собачье отродье! Продолжая поносить никак не появлявшегося на зов приказчика, Вольдемар Кириллович прошёл к запряженной тройке и, недовольно покосившись на почтительно мявшего шапку Афанасия, трижды выстрелил вверх из револьвера. Звук выстрела эхом прокатился над барской усадьбой и потонул в утреннем тумане, поднимавшимся от заснеженного болота. Последнее время Вольдемар Кириллович никуда не отправлялся, не прихватив с собой один- другой револьвер, заряженный тяжёлыми свинцовыми пулями. Именно свинцовыми, а не серебряными. Он все еще упрямо отказывался верить в существование оборотня.
Прошка, разбуженный выстрелами, выскочил на мороз в одном исподнем и, натягивая на бегу валенки, бросился к нетерпеливо переминавшемуся с ноги на ногу барину.