Киммериец сам не мог понять, почему эти грустные уродцы вызвали у него такое чувство. Обычно Конан терпеть не мог всяких полудемонов, родственников и потомков змей, лемуров и бесноватых шаманов. При встрече с пособниками тьмы киммериец даже не начинал беседы — просто вынимал из ножен меч и решал все недоразумения при помощи доброго холодного железа.
Но в этом случае все обстояло иначе. Крыланы, хоть и были порождением искаженной человеческой природы, которую испортило злое волшебство, сохранили в себе много добрых качеств. Они всего-навсего стремились обрести то, чем всякий человек обладал с рождения: истинную, неиспорченную природу. Не власть, не богатство, не тайную мощь, не союз с черными силами привлекал их, но самая простая людская жизнь. И это вызывало у Конана несомненное уважение. Сам он тоже не сильно разбирался в средствах, если кто-то пытался покуситься на его свободу или навязывал ему собственную волю. Поэтому побег крыланов из цирка и их кражи киммериец воспринял совершенно легко, как нечто само собой разумеющееся. Гораздо труднее было решить, что делать с колдуном.
Для начала, подумал Конан, пусть вытащат Зонару. А там разберемся.
К этому делу они приступили, опорожнив несколько кувшинов весьма забористого вина. Крыланы от души веселились. Давно им не было так хорошо. С тех самых времен, как они общались со старым ищейкой, Канаоном, у них не было приятелей среди людей. Конан не видел в крыланах уродцев, он не рассматривал их как опасное явление или возможный источник обогащения. Они были для него товарищами по приключению. И, соответственно, Конан относился к братьям как к равным.
Изрядно поднабравшись, они выбрались из усадьбы и, переправившись через городскую стену, двинулись по ночной Ианте. Крыланы посмеивались, семеня по мостовой рядом с огромным варваром:
— Мы-то думали, что тебя придется тащить на себе! А ты, оказывается, карабкаешься по отвесным стенам, как кошка!
— Это так, — признался киммериец. — Но на стену тюрьмы мне не забраться. Ее недавно оштукатурили. Она гладкая, как фаянс. Ноги скользят. Да и лезть слишком высоко. Камера Зонары — под самой крышей.
— Ловкач! — веселились крыланы. — Ладно, мы, возможно, долетим… А какая она из себя, эта Зонара? Красивая?
— Очень, — хмуро ответил киммериец. — Только нрав у нее тяжелый, учтите.
— Ничего, главное, чтобы зад был легкий, — хихикнул один из братьев, а остальные затряслись от беззвучного смеха. — А нрав как-нибудь дотащим.
— Зад у нее тоже ого-го, — сообщил Конан и задумался. — Вообще, раньше она была гимнасткой. Выступала в цирке. В бродячем.