Нашлись упертые. Двое баронов отказались идти на верную смерть. Высказали вслух то, о чем думали многие. Мол, басилевса надо звать, а не на рожон лезть. А пока не пришла помощь, они и тут могут подождать.
Боэмунд поджег дома строптивых. Рано утром к зданиям подкатили повозки с соломой, засуетились работники, вспыхнул огонь. Когда толпа кашляющих кнехтов высыпала наружу разобраться, их окружили отборные головорезы из личной охраны лангобарда. Бароны тут же поменяли мнение и высказались за немедленную атаку.
Так ковалось единство, так поднимался дух.
Каждый знал, что за спиной резервов нет. Только больные и раненые. Да и те сгрудились у цитадели, чтобы не дать осажденным сделать вылазку в спину.
Все зависело от предстоящего боя. Отступить значило умереть.
Кербога мог легко уйти от сражения и терпеливо дождаться, когда спелое яблоко само падет в ладонь. Всего и надо было – загнать крестоносцев обратно в город. Перекрыть лучниками ворота, перебить первую колонну, запрудив улочки беглецами. Сил было предостаточно.
Но мосульский эмир рвался в бой даже больше латинян.
Собранные в кучу блистательные повелители мусульманского мира не привыкли к тому, что им кто-то указывает. Добиться порядка от тех, кто считает себя равным вождю, становилась все трудней. Склоки превращались в ссоры, всплывали давние обиды. Сунниты все чаще ругались на исмаилитов, те отвечали. Иногда ссоры превращались в стычки, рассудить которые не мог и сам Мухаммед.
Дошло до того, что эмир Дамаска, прихватив друзей и тридцать тысяч войска, вообще покинул лагерь. Захватчики обречены. В осаде мало чести, да и ту делить придется. Эмир поехал домой.
Для Кербога в такой ситуации решающее сражение стало подарком небес. Ни один из всадников его войска не приблизился к строящимся за Оронтом колоннам крестоносцев. Эмир не хотел тянуть время, он ждал всех. Чтобы прихлопнуть врага, как полудохлую осеннюю муху.
Солнце только выглянуло за край холмов, когда над стенами Антиохии запели трубы. Дубовые окованные железом ворота медленно пошли вперед, выпуская первых разведчиков. Минуту спустя на равнину хлынула кованая кавалерия, последние сотни некогда бесчисленной рати.
Малышев, зажатый в теснине у выхода, уже жалел, что не решился идти в сражение верхом. По крайней мере, не пришлось бы так долго ждать!
За спиной, в городе, под присмотром канадки остались раненые Улугбек и Клод. Сомохов после боя всего лишь несколько раз приходил в себя, ни разу не заговорил и лишь стонал при перевязках. Франк выглядел получше, но тоже еще был далек от того, чтобы сражаться.