— Кто рассказывал…? — мне даже не пришлось особо напрягать память. Я прекрасно помнил кто рассказывал. — Пулеметчик один. Алексеем кличут. Он…
Тут я осекся. Вспомнил изувеченный «Утес», кровь и раздробленное, словно угодившее под пресс человеческое тело, привязанное к броне веревками. Его так и оставили, похоронили вместе с «302-ым» под грудой кирпича и железа.
— Что он? — вывел меня из оцепенения Леший.
— Нет его больше.
— Понятно, — подполковник как-то нервно хохотнул. — Ты знаешь, я даже не удивлен. Учитывая всю странность происходящего, по-другому и быть не могло. Вот чертовщина!
— Согласен.
Я решил не упоминать о Степане Кузьмиче, втором номере пулеметного расчета. Он ведь тоже знал об одноглазом белорусе и тоже погиб. Совпадение? Кто знает, может и совпадение. Вчера проклятые инопланетные выродки отняли у нас слишком много человеческих жизней.
Подумав о прорыве, о смертях сотен людей здесь, в Одинцово, и тысяч там, в Красногорске, я даже устыдился того, на что мы с Лешим тратим столь драгоценное сейчас время. На пустую болтовню, на какое-то идиотское расследование. Да расскажи мы о нем кому-нибудь, нас бы не то что не поняли, нас бы заклеймили позором. Вот чем занимаются два здоровых сильных вояки. И это в то самое время, когда сотни женщин, стариков и детей ждут от них помощи.
— Пойдем, — я взял Загребельного за плечо и потянул, разворачивая к двери.
— А как же быть с этим типом?
— Забудем пока. Есть дела более важные и срочные.
— Забыть, это вряд ли… — покачал головой подполковник ФСБ. — Не выяснив, кто был тот, мы не сможем полностью доверять этому. — Леший указал на дверь, намекая на того лесника, что сейчас находился в кабинете главы Одинцовской колонии.
— Тот ли, этот ли, все равно, — отрезал я. — Лично я сейчас готов довериться хоть черту, хоть дьяволу, только бы он помог спасти людей.
Похоже, мой довод произвел на Лешего впечатление, должное впечатление.
— Ладно, послушаем, что там говорят, — Андрюха взялся за дверную ручку. — Только имей в виду, я буду за ним приглядывать.
— Да сколько влезет, — разрешил я. — Ну… давай, заходи.
В тот момент, когда мы вновь материализовались в апартаментах Крйчека, как раз выступал архитектор Хлебников, вернее не выступал, а вел весьма и весьма горячую дискуссию с Одноглазым и активно поддерживающим того Горобцом.
— Дети и старики не дойдут, просто физически не дойдут, — почти кричал архитектор. — Мы их всех потеряем после первой же сотни километров. Это убийство. Их гибель будет на нашей совести.
— Если бы идти було треба тысячу километрив, то, ясное дело, я б теж був против. — Не соглашался с ним Горобец. — Тысячу никто не осилит, ни жинкы, ни диты, ни старикы, ни мы з вами. Но тут ведь зовсим инше дело. Тут ведь триста, ну, в крайнем случае, триста пятьдесят километрив. И все, дело зроблено. А дальше… — Микола закрыл глаза, и на лице его появилась мечтательная улыбка. — Дальше у нас зьявиться шанс забути про всю цю нечисть раз и навсегда.