Девочка и олень (Пашнев) - страница 113
— Пап, значит, можно? — спросила Надя.
— Не знаю, Надюша. Если он тебя попросит, наверное, надо будет согласиться.
— Но ведь придется рисовать вместо Пушкина.
Они переглянулись. Оба давно знали, что рисунки Пушкина не побочное увлечение, не обычное писательское дилетантство. Его портреты, автопортреты, шаржи, сценки, вычерченные пером во время раздумий, так же гениальны, как и его стихи. Повторить их значило сравняться с ним. Надю это пугало, и в то же время она чувствовала, что и рука и сердце готовы к необычному экзамену.
— Интересный человек, правда? — проследив за Грессеном, сказал отец. — В Петербургском университете посещал лекции Менделеева. Блок был его однокашником. В качестве специального корреспондента Государственной думы он присутствовал, когда читали документ об отречении от престола Николая II. В восемьдесят два года написал свою первую книгу. А теперь вот пишет книги о Пушкине.
Отец говорил шепотом, и Надя молча его слушала. Странно было видеть человека, который сорок лет жил до революции. И еще более странно думать о совместной работе с ним.
Грессен принял Надю и Николая Николаевича в библиотеке, вернее в комнате, заваленной от пола до потолка книгами. На большинстве из них стояло имя Пушкина. Надя и не предполагала, что о Пушкине написано так много книг. С робостью и уважением она смотрела на человека, который собирался, несмотря на это, написать еще одну.
— Вот! — протянул Грессен папку. — Здесь две главы: «Детство» и «Лицейский Парнас». Дальше пойдут главы, к которым есть его собственные рисунки. А к этим двум главам попробуете сделать вы. Это очень взрослая работа, дерзкая. Вы, надеюсь, понимаете, что это дерзость — имитировать руку Пушкина?
— Я понимаю, — тихо ответила Надя, — я попробую.
Уходя домой, девушка помимо папки с главами уносила книгу с автографом писателя. «Дорогой Николай Николаевич! — написал Грессен на титульном листе. — Мы случайно встретились и познакомились на выставке Жукова. Сегодня вы посетили нас с вашей дочерью, юной талантливой художницей. Буду рад, если я, 90-летний писатель, встречусь с 16-летней Надей на страницах моей новой книги о Пушкине».
Запрет на пушкинский почерк, на пушкинскую линию, на орешковые чернила был снят, и Надя, позабыв на время все другие темы и сюжеты, принялась за работу. Она начала с предков, изобразила арапа Петра Великого, прадеда Пушкина, Абрама Петровича Ганнибала. Он получился сразу, возможно, помогло то, что в Артеке ей приходилось рисовать негров. «Черный дед» вышел молодым, красивым. В его умном темпераментном лице проглядывали черты Пушкина, и все же это был еще не Пушкин, а только намек на него, только предощущение образа. Надя словно бы медлила, словно бы прощупывала знакомый по многим портретам облик. Сложность заключалась в том, что ей надо было нарисовать мальчика, трансформировать черты взрослого человека, увидеть их такими, какими они были в то время, когда у самой природы был еще очень ограниченный выбор индивидуальных черт. Задавленные чертами общими, присущими всем маленьким детям, они никак не попадали к ней на кончик пера. На известной миниатюре, где Пушкин изображен в трехлетнем возрасте, поэт нисколько не был похож на себя. Понадобилась криминалистическая экспертиза с участием самого Герасимова, чтобы установить, что на миниатюре маленький Александр, а не какой-нибудь другой ребенок.