— Я вас понял, но этого слишком мало. Вы же имеете дело с властями. А они слишком медленно поворачиваются.
— Пора научиться вертеться быстрее.
— Все вертится. Но вы же понимаете, у нас нет наготове миллиона.
— Вы ещё не подтвердили, что заплатите. Достать деньги не так трудно, если отнестись к этому всерьез.
— Я простой полицейский, и не слишком хорошо разбираюсь в таких вещах.
— Тогда найдите того, кто разбирается. Время идет.
— Я свяжусь с вами, как только будут новости, — заверил Прескот. Проявите терпение. Просто больше никого не убивайте.
— Больше никого? Что вы имеете в виду,
Какая грубая ошибка, — ужаснулся Прескот, — ведь они не знают, что кто-то был свидетелем смерти Доловича.
— Люди, которые вернулись на станцию, слышали стрельбу. Мы предположили, что стреляли вы. Это был один из пассажиров?
— Нет, мы кого-то пристрелили на путях. И убьем любого, кто сюда сунется. Пассажиров тоже. Имейте это в виду. Любая провокация — и одному заложнику конец.
— Пассажиры ни в чем не виноваты, Не трогайте их!
— Осталось тридцать пять минут. Свяжитесь со мной, когда получите известие о деньгах. Поняли?
— Понял. Я снова ва прошу — не трогайте людей.
— Мы тронем столько, сколько понадобится.
— Я скоро с вами свяжусь, — пообещал Прескот. — Конец связи. — Он откинулся в кресле, изнемогая от сдерживаемой ярости.
— Господи! — воскликнул Коррел. — Слушая, как вы упрашиваете этого подонка, я стыжусь, что я — американец.
— Пошли к черту! — рявкнул Прескот. — Забавляйтесь со своими поездами.
Его Честь, господин мэр.
Его честь, господин мэр, лежал в постели в своей квартире на втором этаже особняка Грейси. У него текло из носа, страшно болела голова, ныли все кости и температура достигала 39,2°. Этого было вполне достаточно, чтобы обвинить его многочисленных врагов как в городе, так и вне его, в заговоре, жертвой которого он стал. Но мэр понимал, что было бы чистой паранойей подозревать Другую Сторону в том, что они, скажем, подсадили вирус гриппа на край его бокала с мартини, — у них просто не хватило бы воображения придумать такой трюк.
Пол у кровати был усеян бумагами, отброшенными в приступе раздражения, на которое, как ему казалось, мэр имел полное право. Он неловко лежал на спине, небритый и дрожащий в ознобе, время от времени постанывая от жалости к самому себе. Мэр не затруднял себя мыслями о том, что какая-то городская проблема останется нерешенной — все решит кто-нибудь другой. Он прекрасно знал, что с самого утра в двух больших служебных комнатах на первом этаже над делами трудятся его помощники, они постоянно связываются с городской мэрией, где их работе помогает (а в некоторых случаях и дублирует ее) другая группа помощников. Телефон у постели мэра также был подключен, но он отдал команду не соединять, разве только в случае какого-то невероятного несчастья. Например, если вдруг остров Манхеттен оторвется и уплывет в залив, хотя иной раз он молился, чтобы такое произошло.