— Зачем вы так? — обиженно остановил его Агаджанов. — Давайте, папаша, о чем-нибудь другом. А?
— Ну давай, согласен, прости старого брюзгу. О чем бы ты хотел?
— О чем? Вот вы сказали, что мы с вами думаем о разных эдельвейсах. Вы извините меня, я не сразу сообразил, что ведь именно в этих местах прошла немецкая дивизия «Эдельвейс». Вы с ней дрались, да?
— Вот именно, Агаджанов, вот именно.
Они замолчали. Каждый опять думал о своем. Но сейчас мысли их шли уже где-то рядом. Поэтому Ряшенцев не сильно удивился, когда Николай сказал:
— Вам это покажется бог знает чем, но эдельвейсы — тема моей будущей диссертации. В плане института черным по белому — «Эдельвейсы. Генетика и распространение». С вашей точки зрения, смешно, конечно? И наивно, да? Какие-то пестики и тычинки!
— Ну зачем же так? — в тон Агаджанову сказал Ряшенцев. — И про тычинки нужно, и про пестики — без них цветам не цвесть. Вот на пенсию выпрут, я этим делом вплотную займусь. И ты про тычинки и про многое другое жми, но и про Великую Отечественную забывать никому не положено, учти. Строчи про генетику свою сколько хочешь, а потом найди местечко и распни фашистов в своей диссертации. Так и так, мол, солдат один велел. Какую, мол, к лешему, надо было иметь сатанинскую душу, чтобы дивизию извергов «Эдельвейсом» назвать? А? Вот была бы генетика так генетика! — Ряшенцев так увлекся, что даже перестал кашлять. — Ты с какого будешь, хлопец?
— С пятьдесят пятого.
— Полных двадцать четыре, стало быть, — прикинул Ряшенцев. — Самое время сказать свое слово. Са-амое времечко! И про тычинки, и про пестики, но и про то, как на жизнь смотришь. Вот была бы диссертация! Если бы мне перо в руки, я бы еще словечко про Ряшку своего врезал.
— Про кого, про кого? — не понял Николай.
— Про братуху своего младшенького. Вот такой мужик был!
Ряшенцев придвинулся к костру поближе и в озаренье его стал вдруг лет на сорок моложе. Агаджанов смотрел на него и не узнавал. Ему захотелось, чтоб про Ряшку своего старик рассказал сразу же, не откладывая. Но солдат покачал головой:
— Устал ты как бобик. В другой раз как-нибудь.
Агаджанов подумал, что другого раза может и не быть. Скорей всего точно — не будет второго раза: дойдут до Каменного брода — и каждый двинется по своей орбите. Сказал об этом старику, тот подтвердил:
— Тоже верно.
По всему было видно — перед Ряшенцевым одна за другой все ярче возникали картины минувшего, он был уже весь в их власти. «Так или нет?» — сам себя спрашивал Николай. И сам себе отвечал: «Точно. Ясное дело — не только от пламени костра так раскраснелись щеки старика, разгорелись глаза, а виски из седых сделались бронзовыми».