„Когда продуктов будет иметься в достаточном количестве, и всякий сможет брать из общего склада, без опасения, что не хватит для других, когда человек поумнеет и начнет понимать, что чужая свобода должна быть уважаема, тогда можно будет провозгласить свободу индивидуальной личности, упразднить всякое правительство, и отменить денежную систему. Но до этого можно дойти лишь постепенно: сначала необходимо дать народу образование, и когда он будет просвещен и немного ознакомится с новым порядком вещей, тогда можно будет, пожалуй, ослабить возжи. Но, прежде всего, не надо забывать главное, а именно: что все в природе изменяется лишь постепенно, а, следовательно, социальный строй — тоже, и что нужен длинный, очень длинный, период... переходный!”
И, высказав вся это, буржуазный „философ” воображает, что он научным путем опроверг революционные идеи. Но лучше всего то, что некоторые якобы социалисты и якобы революционеры подхватывают этот аргумент и пускают его в ход против идеала анархистов.
Вот поистине убогая логика!
Такими речами встречают они всякую новую идею, и такими доводами хотят, не отрицая законности наших требований, отсрочить исполнение их на неопределенное время.
Но, господа! мы отлично знаем, что масса нас не понимает; если бы она понимала, нам не надо было бы хлопотать, чтобы подготовить ее к восприятию нашего идеала. Если бы народ понимал нас, он не нуждался бы в нас, указывающих ему на значение новых идей для будущих времен.
Революции происходят именно тогда, когда массы в достаточной степени проникаются новыми идеями, и потому-то каждый из нас всеми силами и всеми средствами старается развить наш идеал всеобщего счастья, для того чтобы индивидуумы усвоили его и проникнулись бы им настолько, что захотели бы попытаться осуществить его в жизни.
Но возвратимся к аргументам наших противников.
Социалисты считают революцию неизбежной, но только в духе их идей. Подобно тому как буржуазия полагает, что покончила раз навсегда с революциями в 93-м г., так и эти современные Робеспьеры думают, что умы уже заполнены их идеями, и нет в них места новым.
„Ваши идеи неосуществимы”, говорят они нам — „ввиду темперамента французов” — если речь идет о Франции, или „англичан”, — если об Англии, — „Конечно, ваш идеал прекрасен в теории, но на практике не применим. Вы, милые друзья, не знаете, что такое человек. Если бы его знали так же хорошо как мы, вы говорили бы иначе (поверьте: он странное животное, настолько глупое, что сам не знает, чего ему нужно; к счастью, мы знаем, за него). Когда переходный период усовершенствует человечество и притупит дурные инстинкты человека, тогда может быть — но не наверно — ваши идеи окажутся осуществимыми; но необходимо, чтобы люди прошли через подготовительный период, долженствующий дать им постепенно свободу (подготовку же мы одни способны провести целесообразно)”.