Перед самым носом машины проскочила через дорогу собачонка. Шофер снова набрал скорость.
— Вот несмышленая, — продолжал ворчать он. — На чем я, Захар Петрович, остановился?
— Брат Тихомировой поехал в Петербург.
— Ага… Получил он, значит, чин поручика. Когда возвращался в полк, заехал по дороге домой. А дома беда. Семья разорилась, отец помер. Тоже был военный, майор. В отставке. А матери у них давно не было, сиротами росли… Ну, брат от сильного переживания тут же преставился. И осталась Александра Матвеевна одна. Совсем без денег. Жить не на что. Посоветовалась она с няней. И решила, что наденет мундир брата и поедет вместо него служить. Тем более, науку военную она знала, сызмальства увлекалась… Поехала. И скоро дослужилась до капитана. В этом чине и воевала. Стало быть, она и есть первая в русской армии женщина-офицер…
Май свернул к дому Измайлова.
— Ну, спасибо за интересную историческую справку, — улыбнулся Захар Петрович и попросил шофера завтра утром заехать к нему на час раньше обычного.
* * *
Евгений Родионович Глаголев пришел домой не в духе. Допрос Зубцова снова ничего не дал. Следователь заглянул к нему в мастерскую на рынке перед самым закрытием, и они просидели в подсобке часа два.
Снова, как в первый раз, Глаголев расспрашивал «Боярского» в подробностях об истории со злополучным чемоданом. У Евгения Родионовича было ощущение, что они играют в какую-то детскую игру — вопросы и ответы знал и допрашивающий, и допрашиваемый. «В котором часу зашел?», «Когда вышел?», «Раньше его видели?», «Не говорил ли он, зачем пришел на рынок?», «Здешний ли?»…
И теперь, дома, Глаголев швырнул кожаную папку на журнальный столик, переоделся и плюхнулся в кресло. Рената, жена Евгения Родионовича, занималась на кухне маникюром: Глаголев не терпел запаха ацетона, которым снимался лак с ногтей.
Так он и сидел, смотря в одну точку на стене, ожидая, когда позовут обедать.
— И какой только идиот мог придумать такой рисунок?! — вслух выругался он, глядя на обои.
Говорят: сапожник без сапог… Так и у Глаголевых. Въехали в квартиру почти три года назад, а у Евгения Родионовича все не доходили руки до нее. На машиностроительном заводе отгрохал парк — загляденье! Здание и дворик прокуратуры под его руководством превратили в конфетку. А у себя — все те же лишенные цвета обои, какая-то невообразимо-казенная краска на дверях и в кухне…
— Рената! — не выдержал Глаголев.
Она вошла в комнату в брючном домашнем костюме из яркого ситца с легкомысленным рисунком — игрушки, зверята, мячи.
— Проветриваю кухню, скоро будем есть, — сказала жена, помахивая в воздухе растопыренными пальцами с ярко-красным лаком на ногтях.