- Может и зря, - дернул я плечом, - зато честно. И, может быть, хоть кто-нибудь из них останется человеком. Тогда он будет с нами. По хорошему, так надо было мне сейчас использовать момент и всех построить и организовать. Перемрут же, хорошо, если через год один из десяти выживет.
- Ничего ты не понимаешь, Коцюба. В их нынешнем состоянии было бы только хуже. Они напуганы, хоть и недостаточно, чтобы выжить, но вполне достаточно, чтобы за кем-то пойти. Сейчас ты их построишь, и погонишь пинками. Спасешь кого-то. Так они же за это тебя и возненавидят. Каждый из них считает себя яркой, единственной и неповторимой личностью. Все хорошее, что ты сделаешь, они воспримут, как само собой разумеющееся. Бараны иначе не умеют. А все плохое, любую жестокость, любую ошибку - тут же поставят тебе в вину. Так что в итоге ты потратишь свое время, свои ресурсы, свою энергию, и окажешься кругом виноват, - Вайнштейн помолчал, и тихо добавил: - Предоставь их судьбе. Кто выживет, тот выживет. - Спорить с Вайнштейном я не стал, я, конечно, так в людях не разбирался, как он, но то, что он сказал, прозвучало логично и убедительно. Все так и есть, только детишек жалко.
- Гельман многим кровь попил в свое время. Знаешь, сколько народу из-за него осталось без квартир? - добавил Вайнштейн. - Он нам еще крови попортит, особенно тебе. Ты же ему все планы разрушил. Он наверняка придет мстить.
Вернувшись домой, мы не обнаружили там соседей. Религиозные соседи со второго ушли к своим сразу после пожара, а узкоглазых гастарбайтеров, что жили напротив Вайнштейна, мы не видели с самого Дня Песца. Тоже хорошо - иметь в соседях «шляп» я не хотел, и все время, пока они были в доме, боролся с желанием выгнать их пинками. А раз уж сами ушли - туда им и дорога, воздух чище будет.
Тем и кончился тот день. Столбик термометра к вечеру опустился до +5 градусов, для нашей зимы явление редкое, особенно для ноября месяца. Климат действительно менялся. Предупреждение Вайнштейна насчет Гельмана я тогда пропустил мимо ушей. И зря - если б я тогда вернулся и застрелил его, все могло бы сложиться по-другому. Многие остались бы живы. Но тогда я на такое был неспособен. Тогдашний я считал это беспределом.
Лавирующую между кучами мусора колонну машин зелено-оливкового цвета редкие прохожие провожали недоуменными взглядами, будто забыв, что меньше месяца тому назад по этой самой улице за день проносились сотни, если не тысячи машин. Народ быстро отвык ходить по тротуарам. Движения никакого не было. Тротуары были завалены обломками, которые после землетрясений никто и не думал убирать, а также разнообразным мусором. Относительно свободной оставалась только середина проезжей части, по ней и ходили. Грузовики притормозили возле нашего дома, из кабины переднего вылез Ави. Поздоровались. Вайнштейн с Эли вытащили из подъезда загодя поднятые туда припасы. Из грузовика мрачные сосредоточенные мужики сгрузили на землю обещанный пулемет. Я присел, развернул брезент, начал придирчиво осматривать приобретение.