На встрече с немецким писателем Лионом Фейхтвангером Сталин дал свое видение проблемы интерпретации признательных показаний различными юридическими школами:
«Фейхтвангер. О процессе Зиновьева и др[угих]. был издан протокол. Этот отчет был построен главным образом на признаниях подсудимых. Несомненно, есть еще другие материалы по этому процессу. Нельзя ли их также издать?
Сталин. Какие материалы?
Фейхтвангер. Результаты предварительного следствия. Все, что доказывает их вину помимо их признаний.
Сталин. Среди юристов есть две школы. Одна считает, что признание подсудимых — наиболее существенное доказательство их вины. Англосаксонская юридическая школа считает, что вещественные элементы — нож, револьвер и т. д. — недостаточны для установления виновников преступления. Признание обвиняемых имеет большее значение.
Есть германская школа, она отдает предпочтение вещественным доказательствам, но и она отдает должное признанию обвиняемых. Непонятно, почему некоторые люди или литераторы за границей не удовлетворяются признанием подсудимых. Киров убит — это факт. Зиновьева, Каменева, Троцкого там не было. Но на них указали люди, совершившие это преступление, как на вдохновителей его. Все они — опытные конспираторы: Троцкий, Зиновьев, Каменев и др. Они в таких делах документов не оставляют. Их уличили на очных ставках их же люди, тогда им пришлось признать свою вину».[213]
ЭЗОПОВ язык
Коэн утверждает, что на процессе 1938 года Бухарин так никогда и не признал себя виновным:
«Вкратце, выбранная им тактика должна была состоять в том, что он разом признается в «политической ответственности» за все на свете, тем самым спасая семью и подчеркивая символичность своей роли, и в то же самое время будет категорически отрицать или тонко опровергать свою причастность к какому-либо конкретному преступлению».[214]
Коэн повторил свое заявление в 1996 году.
«Не менее важно, что его (Бухарина. — Г.Ф., В.Б.) тюремные письма подтверждают, как я писал в своей книге, а еще раньше то же самое сделал биограф Сталина Роберт Такер, — год пребывания на Лубянке не «сломил» Бухарина, и в действительности он не «признался» на процессе. Взамен ему в конце концов пришлось согласиться участвовать в абсурдном спектакле, дабы спасти семью и, пользуясь единственно доступным ему эзоповым языком, в последний раз публично выступить по архиважным и даже антисталинским темам».[215]
Вряд ли еще какое-то умозаключение Коэна получило большую известность, нежели его теория эзопова языка Бухарина. Однако теория эта ложная, что и будет показано далее.