— А это чего?
— Людей и мутафагов стравливают для потехи, многим нравится, нарочно приезжают поглядеть. Рынок оружия, опять же.
— Незаконный? Вроде того, который мы разнесли?
— Мы? Хех… Ну да, вроде, только больше раз в пятьдесят. Народу на Корабле уйма, оружия полно, там каратели не развернутся. Придется Самохе как-то добром решать. Вот он и грустит заранее. Опять же, пушку, орудийную платформу, то есть, пришлось покинуть, а без нее в Корбаль — как попадешь? Он железный, обшивка там потолще, чем на наших бронеходах. Да и качеством получше. Договариваться придется, чтобы выдали Графа.
— А сумеют договориться?
Тут Мажуга отвечать не стал. Похоже, его самого этот вопрос занимал.
Для ночлега Аршак наметил каменистую площадку посреди которой ржавел невесть когда брошенный самоход. Проводник выбрался из сендера и велел никому не соваться. Колонна остановилась в походном порядке — как ехали, так и встали, в линию. И ждали, покуда старик обойдет вокруг старой железяки, осмотрит место. Уголек носился за ним, переворачивал камни, заглядывал в каждую трещину, вскарабкался на ржавый самоход. Солнце уже опустилось к ровной линии горизонта, окрасило иловую корку в красный цвет, плоскую равнину пересекли тени, теперь от каждого, даже небольшого камушка, тянулась длинная серая полоса.
Наконец Аршак позволил въезжать на каменную пустошь. Самоходы поставили в круг, по распоряжению проводника расстелили между машин брезент.
— Вот по нему и гуляйте, — разрешил старик, — но лучше сидите на месте и на ил лишний раз ни ногой.
Уголек притащил капот от старой развалины, на этом ржавом стальном листе развели костер, там расположились проводники. Пушкари и верили старому, и сомневались — что ж тут опасного? Ни звука кругом, ни движения.
— Вот и радуйтесь, что ни звука, — отрезал Аршак. — Здесь все, что угодно, может смертью обернуться. Пустыня на вас смотрит, кого бы взять, выбирает.
Самоха строго оглядел карателей, снова напомнил, чтобы проводника слушались. Потом стемнело, тени, которые наподобие маленьких ночей таились под камнями, выросли, расползлись и слились в одну большую ночь. На фоне ярко-синего неба, утыканного звездами, силуэты боевых самоходов казались нагромождением черных камней, на башне собрали ветряк, запустили, включился прожектор. Тишина и безлюдье подействовали и на разбитных карателей, бойцы загрустили, никто не орал, не шутил и песен не распевал, как обычно бывает на привале. Поужинали и забрались в башню да самоходы, задраив напоследок люки, так тоже настоял Аршак. Только несколько человек заночевали в сендерах. Йоля с Мажугой решили остаться снаружи, хотя Самоха и звал в башню, к себе.