И Антония потеряла сознание. Новый приступ беспамятства был длительным и страшным; долго опасались за ее жизнь. Восемь дней подряд разбойничий атаман неподвижно стоял у ее постели, внимательно следя за каждым ее движением, весь поглощенный заботами о ней. Он почти не смыкал глаз; он плакал.
И когда Антонии стало лучше, он оставался подле нее, уверенный теперь, что она уже смотрит на него без страха.
Это неусыпное внимание поразило ее.
Прошлое слишком смутно сохранилось в ее памяти, чтобы имя этого человека и связанные с ним воспоминания могли постоянно внушать ей чувство отвращения. Впрочем, бывали дни, когда душа ее возмущалась при мысли, что она находится во власти этого человека, и тогда одно его приближение заставляло девушку холодеть от ужаса; но чаще, повинуясь, как ребенок, одному своему инстинкту — ибо рассудок ее бездействовал, она видела в атамане разбойников Дуино лишь некое чувствительное, сострадательное существо, которое старается смягчить ее муки и предупредить малейшие ее желания. В такие дни она обращалась к нему с ласковыми и приветливыми речами, но, казалось, они только усугубляли снедавшую его тайную скорбь.
Однажды он сидел подле нее, как всегда — с закрытым лицом, охраняя ее сон. Внезапно она пробудилась и быстро приподнялась на постели, шепча имя Лотарио.
— Я видела его, — сказала она с глубоким вздохом, — он сидел на том месте, где сейчас сидишь ты. Я часто вижу его здесь во сне, и тогда я чувствую себя такой счастливой. Но почему мне кажется, что я вижу его иногда и наяву, что это вовсе не сон? Он появляется обычно вот там, за этим пологом… В те дни страданий и надежд, когда мне чудилось, что я скоро найду избавление навеки, по телу моему текли огненные ручьи, мои губы пылали, ногти помертвели и посинели… Кругом меня толпились призраки. Были тут ярко-зеленые аспиды, подобные тем, что прячутся в дуплах ив; и другие, еще более страшные, гады с человечьими лицами; огромные бесформенные великаны; только что отрубленные головы, глаза которых, полные жизни, пронизывали меня ужасным взором; и ты, ты тоже был среди них, как колдун, повелевающий всеми этими чарами смерти. Я кричала от страха и звала Лотарио. И вдруг — не смейся же над моими бреднями! — я увидела, как эта маска упала, а на твоем месте стоял Лотарио; весь в слезах, протягивал он ко мне дрожащие руки и, стеная, повторял мое имя. Правда, он был совсем не таким, каким я знала его прежде, — тогда он был печален, задумчив, суров, но прекрасен божественной красотой; теперь же, страшно исхудавший, мертвенно-бледный, растерянный, он вращал налитыми кровью глазами; у него была отвратительная, всклокоченная борода; безнадежная усмешка, подобная усмешке дьявола, блуждала по бледным его губам… О, ты даже представить себе не можешь, каким стал Лотарио!