— Буонапарте предполагает передать России триста миллионов ливров золотом в виде приданого и ещё пятьсот миллионов ливров в обязательствах Парижского банка как несвязанный беспроцентный кредит на пятнадцать лет. Без иностранного кредита России не подняться сейчас, Лулу, — озабоченно и тоже доверительно произнёс, словно бы не кошка сидела пред ним, а будто бы с Амалией он сейчас, как обычно, обсуждал государственные дела — после минут любви с Амалией они оба поднимались, разумеется, с ковра и переходили на кровать, он прижимался губами к её груди, брал в губы сосок, говорил: — Meine suesse Mama, du meine liebe suesse Mama.[24] В эти минуты говорил ей о государственном. А когда перед этим ставил её на ковёр, чтобы войти в неё сзади, говорил: — Meine kleine Stute, du meine suesse kleine Stute.[25] От Амалии, словно бы от кавалерийского вахмистра, постоянно пахло лошадьми. Если бы в минуту высшего блаженства, которого оба они достигали на ковре одновременно, она, обычно молчаливая, вдруг издала бы звонкое лошадиное ржание, он ничуть бы не удивился — с ее-то, Амалии, страстной любовью к лошадям. Но она в эти минуты только тяжело дышала с открытым ртом, мотая, действительно как лошадка, мотая из стороны в сторону головой, хотя перед этим, когда он только-только входил в нее, она произносила — Mein Hengst, du mein allerbester Hengst, o-o-o, der aller… — говорила в такт с его движениями, — beste… Hengst… in der Herde.[26] Так что только с Амалией он ещё с тех пор, как жива была бабушка, с тех самых пор чувствовал себя императором, а вовсе не через несколько лет, когда помазанником Божьим ощутил в — как это? — в деснице скипетр, в шуйце — державу, а на начинающей, значит, лысеть голове — дурацкую меховую тюбетейку, изукрашенную камнями; то-то смотрелся золотой православный крест на монгольской тюбетейке! Сидя на троне в алмазной короне на голове, со скипетром и державой в руках, в горностаевой мантии на плечах — во всём этом менее ощущал себя императором, чем стоя на коленях сзади Амалии со спущенными панталонами — на ковре пред кроватью — и слушая, что он самый лучший жеребец в табуне. Он самый лучший и самый главный. Er ist nicht nur groesser als alle anderen, sondern auch besser als alle anderen. Ja.[27]
— Триста тысяч ливров — сразу. Сразу сейчас триста тысяч.
Он зашагал по кабинету взад и вперёд, вновь завороженный этой суммой и уже забывши, в какой позе только что стоял перед женою. Вернулся к столу, взял с пюпитра письмо и потряс им перед кошкой, словно бы та могла сейчас сомневаться в правдивости его слов.