— Сверчков, вот она, «дорога жизни». Только не всегда прямая дорога короче кривой. Может, еще поищем?… Только ползать тут тоже небезопасно.
— Лучше наверное, командир, тут отсидеться. Сколько можно высматривать и выжидать? Может, они за водой и не ездят.
— Может, может. Знать бы, что на том конце тропинки: колючая проволока, блиндаж, окоп, дзот? Какие-нибудь рогульки с развешанными банками выставляют на ночь? Тронешь, и зазвякает эта гадость… Хорошо бы туман перед утром.
— «Да ночку потемней».
— Не зубоскаль. Нас не так уж много через фронт к своим вышло.
— А чего плакать раньше времени. Люди на смерть с песней ходят, а мы к дому пробиваемся.
— Я не за слезы. Шутливое настроение может привести к потере осторожности… Значит, остаемся здесь? Я изучаю тропу, а ты наблюдаешь за тылом.
…Два лагеря, тайный и явный, жили каждый своей жизнью. Фашисты вели себя так, как будто в сотнях метров от них и не было линии фронта; в тайнике летчиков была тишина, постоянная настороженность, нервы натянутые, как струны. От неподвижности мышцы окоченели. Тела от волглой земли прозябли, и все чаще их била непроизвольная дрожь. Хотелось быстрее темноты и действия.
Наконец солнце закончило свой дневной круг по небу. И голубой цвет в седлообразном развале берега пропал. Небо на востоке загустело до черноты. Она стала разливаться по всему небосводу. Появились звезды. Но они не освещали землю, а давали лишь возможность людям увидеть окружающий их огромный мир бескрайности и сличать с ним свои устремления.
Темная тишина, разрываемая взлетами осветительных ракет и дежурными пулеметными очередями, волнами накатывалась на длинные и томительные минуты ожидания. Темнота, пропахнув лесом и дымом кухни, все больше наполнялась нетерпением пилота и стрелка, с которым пока еще справлялась их осторожность.
Борубай ждал: «Если не завтра, то сейчас фрицы поедут за водой. Тянуть им время нет никакого расчета, ночь-то короткая. Нам же переходить надо или как можно раньше, или перед самым утром. Сейчас еще ночной настороженности мало, а на рассвете появится сонливость».
— Сверчков, разуваемся: идти будем тише и плыть — легче. Подождем еще полчаса… Пойдем — ты по правой, а я по левой стороне тропы.
— Понял, командир.
…Послышалось движение. Потом в отсвете далекой ракеты появился качающийся призрак на колесах. Послышался тихий гортанный разговор, и мимо прокатилась тележка. Оси были хорошо смазаны, и колеса вращались неслышно. Прозвучало несколько непонятных слов, и в воздухе остался только звук шагов.
Борубай успокоился: «Без фонарей идут, не рискуют ими пользоваться. Это уже удача».