Гёте. Жизнь и творчество. Т. 1. Половина жизни (Конради) - страница 50

Геллерт на практических занятиях, где обсуждались и сурово критиковались работы студентов, вероятно, не очень-то одобрял и поощрял их занятия поэзией. Он заботился о моральных наставлениях, поэзии отводились лишь часы досуга.

Для творчества Гёте влияние Геллерта не имело никакого значения. Это подтверждается его позднейшими высказываниями и произведениями лейпцигского периода. Хотя отношение Гёте к Готшеду и Геллерту ограничилось лишь общим знакомством с их произведениями, не следует забывать, что юный студент в качестве внимательного и критически настроенного наблюдателя изучил теорию и практику литературы, которая была современно-бюргерской, а Готшед и Геллерт представляли различные ее этапы. Поскольку Гёте сам не обрел еще ясной ориентации, он должен был определить свою позицию в данных условиях.

Лейпцигский студент и поэт находился в трудном положении. Когда он прибыл из Франкфурта в новый для себя мир немецкого «маленького Парижа», его встретили весьма критически. Диалект, поведение, платье не подходили к новому окружению. И он попытался приноровиться и соответствовать требованиям моды в манерах и поведении. Хуже всего было, что его поэтические опыты не имели успеха. Он приехал сюда уверенным в себе, он творил, подчиняясь естественному поэтическому порыву, не отягощенный никакими рефлексиями! «Давалось мне это все легче и легче: тут действовал инстинкт, и никакая критика не приводила меня в замешательство» (3, 203). С этим теперь было покончено. В письме к Ризе от 28 апреля 1766 года он описывает свое положение в стихах:

Ты знаешь, друг, как музу я любил.
[…]
Ах, ты ведь помнишь, друг,
Как верил я (и как я ошибался!),
Что муза мне близка и часто шлет
Мне песню. Да, на лире я бряцал
И собственным уменьем восторгался,
Но вдохновлял меня не Аполлон.
Хотя, гордыни полный, думал я,
Что боги мое пенье направляют,
А голос мой — вершина совершенства,
[…]
Но по прибытьи в Лейпциг пелена
Исчезла с глаз моих, когда мужей
Великих лицезрел и понял я,
Какой к вершинам славы путь тяжелый.
Увидел я, что мой большой полет
На деле был лишь жалким трепыханьем
Червя в пыли, который вдруг орла
Заметил и за ним стремится ввысь.
Он извивается, из кожи лезет вон,
Но пыль есть пыль. И вдруг могучий вихрь
Вздымает тучей пыль и в ней — червя,
Тот разом мнит, что равен он орлу,
И славы жаждет. Но утихнул вихрь,
И пыль опять с высот спадает вниз,
И с ней — червяк. И снова он в пыли.
(Перевод А. Гугнина)

На практических занятиях у Геллерта и в еще большей степени у профессора Клодиуса (позднее Гёте отомстил ему своей пародией «Пирожнику Генделю») ему так доставалось, что он не решался больше выступать там со своими работами.