Она еще долго и много говорила, Катька не слушала, боясь, что прямо сейчас описается, да и не могла запомнить всего. Но бабушка-надзиратель предусмотрительно написала на листке бумаги поминутное расписание распорядка дня, которое и вручила стоявшей по стойке «смирно», боявшейся шевельнуться внучке.
А Катюшке все казалось, пока говорила Ксения Петровна, что ее, как собачку Тотошку, посадили в клетку и бабушка большим железным ключом закрывает замок этой клетки.
Тотошку она видела в зоомагазине, куда они ходили с одноклассницей Верой, с которой сидели за одной партой, еще в той, первой, школе. И повел их в этот замечательный магазин Верин папа, выбирать дочке подарок на день рождения.
Там стояла клетка из железных прутьев, а в клетке, на полу, устроив морду на скрещенные лапки, лежал пушистый песик и смотрел на всех грустными глазами.
К прутьям клетки прикрепили табличку, Катерина прочитала: «Тотошка», большими буквами, там еще что-то написали ниже, мелкими буковками, но это пока она прочитать не умела.
– Повторюсь, – продолжала монотонно говорить бабушка, – за свои дела ты отвечаешь сама, но если поступят жалобы от преподавателей на плохую успеваемость или недостойное поведение, если нарушишь расписание, я сурово тебя накажу и отправлю в интернат. На сегодня все. Думаю, три дня нам хватит, чтобы войти в новый распорядок жизни. А сейчас я покажу тебе твою комнату.
– Можно мне в туалет? – решилась спросить Катька.
– Это так срочно? – недовольно поинтересовалась Ксения Петровна.
– Я очень хочу писать.
– Это безграмотно так говорить! Придется еще и за речью твоей следить!
Но в туалет она Катьку отпустила. Сидя на унитазе, Катюшка позволила себе одну совсем малюсенькую слезинку. Очень быстро утерла ее кулачком – кто его знает, как отнесется бабушка к слезам! Выяснять это Катьке совсем не хотелось!
Маленькая комнатушка, метров десяти, с тоскливыми серыми обоями, односпальной кроватью, двустворчатым шкафом, письменным столом, стулом, тремя полированными книжными полками над столом стала на многие годы камерой тюремного заключения Катеньки Воронцовой.
И в тот момент, когда восьмилетняя Катерина стояла на пороге этой комнаты, в ее детском мозгу что-то сместилось и она ясно поняла, что в ее жизни больше не будет ни радости, ни веселья, ничего хорошего и теплого.
И надежды не будет. Детство кончилось!
Дисциплина, порядок, расписание!
Плац и строевая! Подъем – отбой! Ногу тя-ну-у-уть!
Но детская неистребимая вера в чудо взбунтовалась в ней, просясь наружу, и шепнула на ушко: «Ничего, это только на месяц, а потом папочка меня заберет!»