Круговой перекресток (Гайворонская) - страница 36

– Где объявление-то вешать? – спросила решительно.

– Да где угодно. На продуктовом магазине повесь. Там народу много ходит. На музыкалке своей…

– На музыкалке бабушка увидит, – сказала я. – Лучше подальше от дома.

– Ты напиши грамотно, а я пойду к метро повешу, – сообразила Алка. – Там полно народу каждый день, наверняка кому-то пианино нужно.

Я снова мысленно восхитилась Алкиной самостоятельностью. До метро надо было ехать две остановки транспортом или идти пешком минут пятнадцать. Меня так далеко не отпускали, а Алку – пожалуйста.

– Хочешь – вместе пойдем, – словно прочитав мои мысли, предложила подружка.

Я думала отказаться, потому что в глубине души предвосхищала предстоящую порку за один серьезный проступок, а тут получится сразу два: самовольное избавление от музыкального монстра плюс несанкционированное путешествие к метро. Уже открыла рот, чтобы отказаться, но неожиданно для себя сказала:

– А пойдем.

Сказано – сделано. Как бы невзначай спросила, сколько стоит пианино, мол, Алке родители хотят купить, интересуются. Потом старательно, чтобы бук вы были ровными и красивыми, написала несколько объявлений: «Продается пианино марки „Родина“», заголовок вывела красным фломастером. После чего мы с Алкой наплели учителю физкультуры о заболевших животах, получили добро на отправку домой и благополучно пошли к метро, по дороге расклеив объявы на заборах, столбах и двери булочной.

Первый звонок долго ждать не заставил. Высокий женский голос с немного визгливыми нотками интересовался инструментом. Мне повезло: я была дома одна, подробно рассказала про пианино, расхвалила его, как могла, а на вопрос, почему продаете, мои способности к вранью иссякли, и я ответила честно, что не хочу играть. Как ни странно, мое объяснение даму удовлетворило, она спросила адрес для просмотра. Адрес я продиктовала, обозначив время, когда все взрослые будут на работе. Когда повесила трубку, мое сердечко бешено колотилось, я испытывала страх и восторг одновременно. Никогда не чувствовала ничего подобного прежде в моей спокойной, уравновешенной, правильной жизни. Это чувство было волшебным, хотя, несомненно, преступным. Оно щекотало, будоражило, заставляло беспричинно глупо улыбаться и холодеть от ужаса перед собственной дерзостью.

Вечером за ужином бабушка неожиданно сказала, что соседка тетя Тоня видела меня около метро с какой-то толстой девочкой, наверное с Аллой Хорловой. Все воззрились на меня как на правонарушительницу, я поерзала на стуле и, преодолевая холодок в груди, тонким голосом выпалила: