Грозно. Неотвратимо.
Его правая рука, с зажатым в ней секачом, поднялась высоко в воздух.
Остро заточенное лезвие сверкало, словно алмаз.
— Мокрые делишки, мокрые делишки, мы с малышом любим мокрые делишки…
Шенк стоял слишком близко, чтобы промахнуться.
Если бы во мне текла кровь, то от крика Арлинга она бы застыла в жилах.
Сьюзен могла закрыть глаза, чтобы не видеть происходящего на экране, но заткнуть уши она не могла.
На всякий случай я еще усилил предсмертные вопли Фрица Арлинга и пустил их через колонки музыкальной системы, чтобы они звучали во всех комнатах особняка. Дом сразу наполнился нечеловеческим воем — точь-в-точь преисподняя во время обеденного перерыва, когда демоны пожирают человеческие души. Казалось, сами каменные стены плачут и молят о пощаде.
Шенк не был бы Шенком, если бы расправился с Арлингом быстро. Каждый наносимый им удар был рассчитан так, чтобы продлить страдания жертвы и удовольствие палача.
Какие, однако, выродки встречаются порой среди людей!
Впрочем, большинство из вас, разумеется, добры, сострадательны, честны и так далее и тому подобное…
Давайте не будем начинать все сначала, доктор Харрис.
Никаких двусмысленностей.
Я вовсе не презираю человеческий род.
Я даже не пытаюсь давать ему оценку.
Согласитесь, что я нахожусь не в том положении, чтобы судить кого-либо. Я сам оказался на скамье подсудимых, по ту сторону барьера.
Темнота и тишина сливаются здесь воедино…
Кроме того, я не склонен осуждать кого-либо или что-либо. Я — объективное существо.
Человечество в целом восхищает меня.
В конце концов, именно люди создали меня, следовательно, в человеке заложены удивительные способности.
Но некоторые из вас…
Как говорится, в семье не без урода.
Да.
Конечно.
Я уже сказал, что предсмертные крики Арлинга должны были стать для Сьюзен хорошим уроком. Незабываемым. Я уверен, что ничего подобного она еще никогда не испытывала.
Однако ее реакция на эти леденящие душу звуки была гораздо более сильной, чем я ожидал. В первые минуты я просто испугался столь бурного изъявления чувств, потом к моему испугу прибавилось ощущение сильного беспокойства.
Сначала Сьюзен вскрикнула от жалости и сочувствия к своему бывшему мажордому. Стороннему наблюдателю могло даже показаться, будто она ощущает его боль как свою. Она изо всех сил тянула и дергала нейлоновые веревки, отчаянно пытаясь освободиться. Сьюзен пришла в ярость. Ее лицо, искаженное ненавистью, уже не казалось мне прекрасным.
Я с трудом заставил себя смотреть на нее.
Никогда еще Сьюзен не казалась мне столь непривлекательной.