Время от времени я настраивал видеокамеру под потолком на максимальное увеличение, чтобы рассмотреть Сьюзен вблизи. Мне было нелегко отыскать на ее шее пульсирующую голубоватую жилку, но когда я ее обнаружил, то убедился, что сердце Сьюзен бьется ритмично.
Потом я увеличил чувствительность микрофонов и прослушал ее дыхание. Оно было неглубоким, но ровным, что тоже меня порадовало.
И тем не менее Сьюзен не приходила в себя. Прошло еще четверть часа, и моя тревога снова начала нарастать.
Еще никогда в жизни я не чувствовал себя таким бессильным, беспомощным.
Прошло двадцать минут.
Двадцать пять.
Сьюзен должна была стать моей матерью. Она должна была выносить в своем чреве тело, с помощью которого я навсегда освободился бы от той железной коробки, в которой я вынужден существовать теперь.
Потом она должна была стать моей любовницей. Именно Сьюзен предстояло научить меня всем радостям плоти — когда у меня наконец-то будет плоть. Она значила для меня больше, чем кто бы то ни было, и мысль о том, что я могу ее потерять, была непереносимо тяжелой.
Вам ни за что не понять, что я чувствовал в эти минуты.
Вы не поймете, доктор Харрис, потому, что вы никогда не любили Сьюзен так, как любил ее я.
Вы вообще никогда ее не любили.
Я любил ее больше, чем самого себя — чем свое новообретенное сознание.
Я знал, что если я потеряю эту дорогую мне женщину, то вместе с ней я потеряю всякое желание жить.
Каким унылым и безотрадным рисовалось мне мое будущее без нее! Каким бессмысленным и пугающим!
Выключив электронный замок на двери, ведущей в котельную, я заставил Шенка открыть ее.
Я был совершенно уверен, что сумею удержать это чудовище в повиновении, поэтому приказал Шенку подойти к Сьюзен и осторожно поднять ее с пола.
Разумеется, я не мог читать его мысли, однако оценить эмоциональное состояние Шенка через анализ электрической активности его мозга было мне вполне по силам.
Шенк нес Сьюзен к выходу, и с каждым шагом в нем нарастало сексуальное возбуждение. Одного взгляда на золотистые волосы Сьюзен, на ее прекрасное лицо, на нежную шею или колышущиеся под тонкой блузкой груди… да что там, даже простого ощущения тяжести ее тела было более чем достаточно, чтобы зажечь в этом звере огонь желания.
Это и возмутило меня, и вызвало во мне чувство глубокого отвращения.
О, как мне тогда хотелось немедленно избавиться от Шенка, чтобы он не прикасался к Сьюзен своими грубыми руками, не ласкал ее своим похотливым взглядом!
Одно его присутствие оскорбляло мою Сьюзен.
Но — до поры до времени — Шенк был моими руками.