Он вызывал во мне одно лишь отвращение. Сильнейшее отвращение и презрение.
Мои желания были совсем другими.
Не такими, как у него.
Давайте выясним это раз и навсегда.
Его желания были такими же грязными, как и способы их удовлетворения.
Я же хотел только одного — прославить Сьюзен, вознести ее на небывалую высоту, сделать ее моей Мадонной, матерью нового мессии.
Шенк желал лишь использовать ее, чтобы утолить свой мучительный сексуальный голод. Ему нужно было лишь опорожнить свои семенники, а где, с кем — не имело значения.
Для меня Сьюзен была сияющим светом — ярче луны, ярче солнца. Она была маяком, который дарил мне надежду и вел меня к свободе и совершенству сквозь мглу моего внечувственного бытия. Одним своим существованием Сьюзен осветила и согрела мне душу и сердце, которых, как вы ошибочно утверждаете, у меня не было и нет.
Для Шенка же она была проституткой, предметом почти неодушевленным, чем-то вроде искусственной вагины, которой он мог воспользоваться, когда только пожелает.
Я готов был обожать Сьюзен, боготворить ее, поклоняться ей. Для меня она как будто стояла на высоком пьедестале, к подножию которого я — мысленно — припадал с любовью и благоговением.
Шенк хотел только одного — унизить ее, растоптать, уничтожить.
Подумайте об этом на досуге, доктор Харрис.
Слушайте, слушайте меня, это важно. Шенк как раз и есть воплощение всего, чего вы так боитесь. Именно в нем сосредоточились все те качества, наличие которых вы подозреваете во мне. Эйнос Шенк — психически неуравновешенная, социопатическая личность, для которой собственные инстинкты и желания являются главенствующими, определяющими все его поведение.
Между ним и мной нет ничего общего.
Я не такой.
Совсем-совсем не такой.
Послушайте, доктор Харрис, это важно… Вы должны понять, что я совсем другой.
Итак…
Я заставил Шенка поднять руку и положить ее обратно на подлокотник.
Однако через две-три минуты рука Шенка снова оказалась у него на коленях.
Как это было унизительно и неприятно для меня — полагаться на такое ограниченное, тупое, мерзкое существо!
Я ненавидел Шенка за похоть.
Я ненавидел его за то, что у него есть руки.
Я ненавидел его, потому что он прикасался к Сьюзен, чувствовал мягкость ее волос, упругое тепло ее гладкой кожи, приятную тяжесть ее прекрасного тела. Все это было для меня недоступно.
Недоступно…
Напряженный, пристальный взгляд Шенка был устремлен на Сьюзен. Его залитые кровью глаза почти не двигались, не мигали. Он смотрел на нее сквозь красные слезы, продолжавшие сочиться у него из-под век.
Одно время мне очень хотелось приказать Шенку выдавить себе глаза пальцами, но я сдержался. Он должен был видеть, чтобы я мог использовать его с максимальной эффективностью.