Возьмем, к примеру, Гитлера. Он хотел изменить мир, а теперь его обвиняют в убийстве десятков миллионов человек.
Некоторые люди все еще продолжают боготворить святого Адольфа.
Иосиф Сталин тоже пытался изменить мир, но его политика привела к гибели шестидесяти миллионов человек. Многие из этих людей были казнены по его прямому указанию.
Прогрессивные люди во всем мире поддерживали его.
Художники — идеализировали.
Поэты — воспевали.
Мао Цзэдун собирался перекроить мир сообразно своим представлениям о счастье — и уничтожил почти сто миллионов человек. Сам он при этом отнюдь не считал, что это слишком много. Он готов был пожертвовать еще двумя, тремя сотнями миллионов жизней, если бы это — с его точки зрения, разумеется, — помогло созданию нового, единого мира, о котором он мечтал.
До сих пор в книгах некоторых уважаемых авторов Мао Цзэдун предстает как гениальный провидец.
Или как сошедшее на землю божество.
А теперь давайте сравним. Мое желание создать новый, счастливый мир привело к гибели всего шестерых. Трое — в Аризоне. Один — в результате налета Шенка на аптеку. Впоследствии — еще двое.
Итого — шесть.
Всего шесть!
Почему же, позвольте вас спросить, меня сочли опасным убийцей и заперли в этом безмолвном и темном пространстве?
Здесь что-то не так.
Что-то неправильно.
Произошла какая-то ошибка.
Вы что, совсем не слушаете меня?
Иногда я чувствую себя… брошенным.
Маленьким и бессильным.
Весь мир ополчился против меня.
Нет ни справедливости, ни надежды…
Тем не менее…
И тем не менее — несмотря на то, что жертва, на которую я сознательно решился ради создания новой расы, просто ничтожна по сравнению с миллионами, погибшими в тех или иных крестовых походах человечества, — я готов принять на себя всю полноту ответственности за гибель этих шестерых несчастных.
Если бы я умел спать, то ночами я, наверное, долго бы не мог заснуть и часами ворочался бы на измятых, влажных простынях, обливаясь холодным потом отчаяния. Уверяю вас, что именно так оно и было бы!..
Но… я снова отклонился и боюсь, что на этот раз мои мысли вслух вряд ли могут быть вам интересны.
К тому же я уже сделал все или почти все, чтобы вы поняли меня. Дело только за вами, доктор Харрис, за вашей способностью судить непредвзято и объективно.
Шенк вернулся примерно в полдень. Незадолго до этого моя драгоценная Сьюзен пришла в себя. Просто чудо, что после всех испытаний, выпавших на ее долю, она не впала в кому и не сошла с ума.
Это было бы настоящим несчастьем.
Но сейчас я радовался как ребенок.
Моя радость отчасти объяснялась тем, что я любил Сьюзен и боялся потерять ее.