Слёзы стекают по красным от пара щекам и капают в мыльную пену и, пробив её, исчезают в грязной воде.
Я плачу. Дома нельзя. Ада и родня. Креплюсь. А здесь можно. Здесь никто не обращает внимания, потому что все такие же, как я. На всех одна беда. У каждой кто-то да воюет на фронте или стремится туда. Собираюсь домой. Но приносят горы окровавленных бинтов. Просят, кто может остаться. Мышцы болят, но я остаюсь. Два часа сна на голом матраце, на полу за шкафом, и снова к корыту. Возвращаюсь через сутки. Ада встречает у двери, глотая слёзы. Объясняю ситуацию. Она прижимается ко мне и шепчет, как она меня любит и боится потерять. Я знаю. Кому она ещё нужна кроме меня. Падаю от усталости на набитый соломой матрац, но спать не могу. Ломит руки, как будто штырь воткнут в спину, а ноги налиты чугуном. Зачем мучиться, всё равно не усну. Дождавшись, когда все, разбредясь по своим углам, уснут, встаю и иду на кухню, беру лист бумаги из Адусиной тетрадки и пишу тебе Костик письмо. Мне так легче, хотя стыдно перед тобой, что я не такая сильная, какой бы ты хотел меня видеть, какой, в такой тяжёлый час для страны, должна быть женщина. Я постараюсь. Привыкну, и буду помогать ещё непременно в госпитале. Строчки бегут из-под пера, понятно, что не отправлю, не куда, но хоть поговорю с тобой, милый мой. "Костя, родной, ты не беспокойся за нас, мы не просто добрались, но худо-бедно устроились. Обе живы и здоровы. Я работаю. Ада учится. Всё у нас хорошо. Прости, если расстроили тебя потерявшись. Такое горе кругом, просто жуть. Но и вера у людей не малая. Значит, победим. Береги себя, мы тебя очень любим и ждём, а ещё волнуемся за тебя. Сердце, родной мой, рвётся к тебе. Наверное, в каждом из нас живёт душа чайки. Так бы и улетела будь я чайкой. Помнишь, спектакль, на котором мы впервые увидели друг друга. Непременно завтра попрошу Аду взять мне эту пьесу в библиотеке и перечитаю её вновь. Если б могла вернуться к тебе, если б могла… Не сердись. Я не потеряла голову, понимаю надо выжить, я у тебя умная девочка, Адусю оставлять нельзя. Ты потерпи родной, знаю, для тебя разлука не менее мучительна чем для меня, но я верю, мы непременно встретимся и будем вместе. Ещё раз прошу. Сто раз прошу. Умоляю. Береги себя. Мы тебя любим и ждём с победой". Я вытерла слёзы. Сложила листок и положила в сумочку, где таких же, как и этот не один десяток.
Ужасное время, но мы держимся. Всем трудно. Все терпят, значит, выживем и мы. Всё-таки Ада молодец, хотя это тревожно и здорово, что она шустрая, как веник. Быстро сориентировалась и старается, в свободное от учёбы время быть полезной стране. Ходят с ребятами по домам, собирают вещи для фронта. Создали концертную бригаду и выступают по госпиталям. К тому же посещают раненых: просто так поговорить, угостить чем-то, написать письмо или с целью ухода. Там трудно, сёстры и нянечки не справляются. Опять же понятно, что истерзанным горечью отступления, ранами и оторванным от семей мужчинам, нужна забота людей и Ада старалась подарить частичку своего тепла всем. От помощи в госпитале не отказываются. Тяжёлой работы не поручают- обязанности сестры выполнять в их годы рано, но готовить перевязочный материал, дезинфицировать хирургические инструменты или разговаривать с раненными, поднимая им настроение- разрешают. Ада старается. У брата опять же, я на работе, а она таскает вёдрами воду из колонки, колет как мужичёк дрова, топит плиту, моет пол и готовит не хитрую еду. Когда выдаётся свободная минутка, забегает ко мне. Для меня радость, видеть её ещё и днём. Прихожу поздно, ухожу рано. Увидев в каком аду я работаю, она белеет… Отвожу, от её наполненных ужасом глаз, взгляд. Шепчу: