Другой тут же поддакнул:
— Точно-точно. Такие прыткие. Это Дуськи и Машки живота не щадя воюют, а эти будь здоров… Сейчас при деле и после войны устроятся получше фронтовиков.
— Фрицев прогонят, ещё и мемуары писать будет про войну, тяжёлые фронтовые будни и чистую боевую любовь, — выкрикнула самая молодая.
— Ещё бы они у неё не были тяжёлыми, при его-то габаритах, — грохнуло хохотом несколько голосов.
— Ничего жизнь все плюсы и минусы считает: потопит сучку, ей-ей потопит… — опять встряла молодая.
— Такие, как эта не тонут, — всхлипнул далёкий голос, вероятно наученный на своём опыте.
Разговор за жизнь набирал обороты втягивая новых и говорливых участниц.
— Народный любимчик. Им теперь всё можно вот лафу и ловят. А Юлия-то убивается, ждёт. Вся страна переживала: Рутковский семью потерял… А он, кобель, быстро утешился. Говорят, связался сразу же, как прибыл под Москву, а всем очки втирает до сих пор, что семью до сегодняшнего дня не нашёл… Что с мужчинами происходит. Беда просто.
Говорившую перебил резкий нетерпеливый голос:
— Нечего шептаться по углам, сегодня с ней, завтра с любой из нас такое случиться может. Надо отправить её к Сталину на приём, он ему хвоста-то накрутит.
Такого удара я не заслуживала. На меня как будто вылили ушат горячей воды или сварили в кипятке. Я вся горела. Потом напал озноб. Слёз не было, только какой-то не человеческий вой рвался наружу. Чтоб и правда не завыть затолкала кулак в рот и прикусила. В висках чёрной вороной билась кровь: "Оказалось, перешагнуть через меня для него никаких проблем. — Осенила догадка. — Вот откуда то его странное письмо. Вот чего он боялся… А к Сталину?… смех один. Причём тут он… Никогда. Я влюбилась и пошла за ним вопреки родительской воли, сама… Любил — купалась в счастье. Нет — горе только моё. Зачем же он мне из-под чьей-то палки нужен. Как же получилось, что я ничего не заметила?… Искал почему? Жалел? Мне жалость не нужна. Господи, за что? Разве я мало страдала? Значит, счастья было больше и чтоб оно не перевешивало, ты решил уровнять, навалив на меня вот это. Но ты перестарался и больше ничего не будет. Души нет, значит, и я не заживусь". На корточках, забившись в угол, я, должно быть, представляла страшное зрелище. Но ни чувствовать, ни контролировать себя уже не могла. Даже не заметила, что надо мной кто-то склонился, зашёл в кабинет и быстро вернувшись, потянув меня за руку, повёл. Подумала: должно быть, сильная женщина. Потому что ноги от пола сама без посторонней помощи, я оторвать не могла. А она сдёрнула меня и вела куда-то. "Куда? А не всё ли равно. Боже мой, почему прекратились налёты, я б подставила грудь, пусть попадут в меня. Не хочу больше жить, не хочу…" Стало страшно, показалось, что схожу с ума. Повернула голову. Подняла глаза. Меня крепко держа под локоть, вела Нина Александровна. Женщина, мало разговорчивая, очень серьёзная и такая же, как я не общительная. Я знала, что её муж генерал и тоже на фронте. Помнила, что его не минул арест, и он просидел чуть ли не до 41 года, она ждала его и боролась за его освобождение. Я не рвалась и не сопротивлялась, покорно семеня рядом. Не было сил и желания. А рядом гудели машины, люди торопились по своим делам и никому не было дела, что я растерзана, уничтожена, растоптана, унижена… Сколько много плохого на одну меня… Как он мог? это так не похоже на него… Война меняет людей, но его не должна… Предал, предал… Костик предал меня. Наверное, у меня был страшный взгляд, потому что она встала, прижала меня к себе и, погладив по спине, прошептала: